— Значит, он приехал?
— Да. Сегодня. До того, как я вам позвонила.
— Кто он?
— Я вам все расскажу… не здесь, не в коридоре… У меня кружится голова… У меня жар… Пожалуйста, идите за мной…
Она поспешила вперед.
Войдя в спальню, она, краснея, попросила:
— Отвернитесь, я должна снять халат.
Хаберланд, все еще слыша ужасные рыдания одного из приговоренных к смерти под топором, отвернулся. «Боже, дай мне терпения и успокоения», — мысленно попросил он.
— Теперь все в порядке! — воскликнула Филине. Она сидела в постели. На ночную рубашку она натянула вязаную кофточку.
— У вас есть термометр?
— Зачем?
— Вы же сказали, что у вас высокая температура. Какая?
— Я еще не мерила. Термометр там, на столике с вязальными спицами. — Он подал ей термометр.
— Большое спасибо. — Она сунула термометр под мышку.
Хаберланд тяжело опустился на стул:
— Он дома?
— Нет. Он ушел. Мы можем говорить, ничего не боясь.
— Не боясь? Мы наверняка могли бы говорить не боясь, даже если бы он был здесь.
— Нет, ваше преподобие, не могли бы! Это так ужасно, я же говорила вам об этом еще по телефону и умоляла вас прийти… — Она наклонилась вперед, жестом попросила его сделать то же самое и зашептала ему в ухо:
— Он дьявол!
Хаберланд глубоко вздохнул. «Боже, дай мне силы, — попросил он. — Не допусти, чтобы я потерял самообладание. Эта слабая рассудком женщина — одно из Твоих творений, об этом я должен помнить, помнить все время. Если бы в моей голове наконец умолкли крики того приговоренного к смерти!»
— Кто он? — спросил Хаберланд. — И вообще, как его зовут? — Он посмотрел в сторону большого тяжелого шкафа, который он сам не очень давно с помощью портье Пангерля придвинул к двери, ведущей в конфискованную комнату.
Филине истерически рассмеялась:
— Он сказал, что его зовут доктор Адриан Линдхаут, что он химик и родом из Ро… Рот… Ротер…
— Роттердама?
— Да, оттуда. Там все уничтожено бомбежками, и поэтому он работал в Берлине, а сейчас он должен работать здесь. Работать здесь! У меня! Ваше преподобие, дорогое, дорогое преподобие, мне нужна ваша помощь! Он дьявол, и он пришел ко мне! Господь хочет испытать меня, но долго я этого испытания не выдержу!
— Я не понимаю…
— Ваше преподобие, — сказала Филине и содрогнулась от отвращения, — он протестант!
Хаберланд подавил проклятие.
— Фройляйн Демут, — сказал он, — вы же знаете: Господь хочет, чтобы один человек чтил другого. Мы все родились с одинаковыми правами, и мы все Божьи дети.
Филине стукнула маленьким кулачком по краю кровати.
