Он вернулся к мойке, открыл нижнюю дверцу, вытащил мешок с мусором из гнезда и завязал верх.
— Честно говоря, мне сейчас не хочется, — пробормотал он.
— Ну конечно. Иного я от тебя и не ожидала. — Она протянула руку к сахарнице. — Скажи, пожалуйста, теперь так будет продолжаться и дальше?
— Ты о чем?
— Сам прекрасно знаешь, — буркнула она. — Впрочем, к твоей… воздержанности я уже привыкла. Но ледяная холодность в последние месяцы — что-то новенькое. Что случилось?
Молча, крепко стиснув в руке мешок, он наблюдал, как она кладет в чашку три ложечки сахара. Как неряшливо размешивает, как чай выплескивается через край. Как она зацепила ногой стул, подтянула его поближе к себе и водрузила на него ноги. Когда-то он, любовно подтрунивая над ней, называл их «садовые жерди». Целовал каждый пальчик по отдельности. Tempora mutantur.[8]
— Так ответь же мне, черт побери!
Он отметил умоляющие нотки в ее голосе. Пожалуй, сейчас легче всего приступить к объяснению, именно сейчас. Оно назрело. Достаточно лишь выговорить решающую фразу. Но ему не хотелось швырять ей в лицо горькую правду, пока она сидит перед ним вот так, неодетая.
— Я вынесу мусор, — буркнул он.
Она схватила его за штанину.
— Нет, сначала скажи мне, в чем дело. То же, что и всегда, как я понимаю? Угадала? Снова взялся за старое?
Он вырвался из ее рук.
— Перестань!
— И это все, что ты мне можешь сказать?
— В данный момент — да. Давай поговорим, когда ты придешь в себя и начнешь соображать. — Он тут же пожалел о сказанном. Конечно, она обиделась. Теперь разозлится, станет агрессивной. Лучше дать ей время успокоиться.
— Я не пьяная, если ты это имеешь в виду, — заявила она. — Черт побери, ведь еще утро, и я пью этот паршивый чай. Не надо делать из меня алкоголичку, которая уже ничего не соображает.
С мешком для мусора в руке он вышел в прихожую. Когда распахнул входную дверь, в нее с возмущенным мяуканьем ворвался Колумбус. Его шерстка была влажной — вечером они забыли впустить его в дом. Йон проводил взглядом кота, а тот вбежал в кухню, на секунду завернул к своей мисочке и прыгнул на колени к Шарлотте. Она прижала его к себе и громко, чтобы ее услыхал Йон, засюсюкала:
— Ну, иди ко мне, сокровище мое, иди к своей мамочке!
Йона едва не стошнило.
Он сел за письменный стол и стал проверять тетради восьмого «б». Потом выписал слова для теста, который намеревался дать в понедельник. Хлопнула дверь спальни Шарлотты, — вероятно, она снова завалилась спать. В половине одиннадцатого она прошествовала в ванную. Через полчаса — он уже готовился к уроку немецкого — постучала в его дверь.
