Через полчаса Леблан был уже у себя дома, на Лидо.
Вручив судейским чиновникам миллион лир и получив от них квитанцию, он подписал требуемое обещание.
Когда дверь за чиновниками закрылась, Леблан еще раз поблагодарил адвоката и предложил ему 100 тысяч лир за труды.
Адвокат отказался, говоря, что еще ничего не сделал для него.
— Я присягал исполнять законы и имею право получать вознаграждение только после защиты обвиняемого на суде… Итак, после суда… Если только, — добавил Томбони с многозначительной улыбкой, — вы не предпочтете лишиться миллиона и не явиться на суд. Прощайте!
В дверях адвокат обернулся и прошептал:
— В Париже вы в безопасности, — Париж не выдает преступников.
И прежде, чем Леблан успел что-нибудь ответить, он захлопнул дверь.
Леблан быстро принялся укладываться. Он возьмет только самое необходимое. Остальное пусть достается кому угодно. Скорее прочь из этого ужасного города!
Через каких-нибудь полчаса все было уложено, и Леблан хотел уже запереть сундук, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Он оглянулся и… с криком опустился на сундук.
Перед ним стояло красное домино.
— Дьявол в образе женщины! — крикнул Леблан, немного придя в себя. — Ты осмеливаешься еще явиться ко мне! Ты, похитившая мою честь, приведшая меня в тюрьму! Или, может быть, ты хочешь возвратить мне мое доброе имя, засвидетельствовав мою невинность?!
Красное домино, до сих пор не произнесшее ни слова, отвечало громким, твердым голосом:
— Ты хочешь бежать, Леблан. Я это знаю…
С диким криком схватил доктор револьвер.
— А, ты хочешь помешать моему бегству! Умри же, проклятая!..
Доктор спустил курок.
Когда рассеялся дым, Леблан был один в комнате.
Красное домино исчезло.
ГЛАВА V. Уличная певица в Париже.
Бегство Леблана взволновало всю Венецию. Одни нападали на сенат за то, что он отпустил такого важного преступника под залог; другие находили, что городу важнее получить огромную сумму в свое распоряжение, чем казнить человека, может быть, и в самом деле, невинного. Большинство признавало, что у доктора не было никаких причин убивать Лючию. Что он, чужестранец, мог иметь против? О грабеже не могло быть и речи, — доктор был богат!..
К тому же? Лючия теперь настолько поправилась, что уже встала с постели.
И даже Луиджи и отец его склонны были теперь отнестись к случившемуся мягче.
Таким образом, месяца через три после преступления волнение мало-помалу улеглось, и о преступнике начали уже забывать.
