Мне в прошлое пора к ушедшим воротиться.
У вас темно дышать, а я хотел пройтись.
Здесь окна вечеров объёмны, словно клети,
В них Дерево Добра рассыпалось на птиц,
И каждая поёт – одна на целом свете.
Не смели подойти, росли вдали, как дым,
Но, подкатив звезду, в ней замерли. – Я еду!
Там затихает плач. Там с будущим одним,
Как с братом по утрам, о снах ведёшь беседу.
1977
[4] Голос Иакова
И ты во сне бежал – и двинуться не мог,
Как загнанный олень, запутавшийся в чаще.
Кровавый пот секунд, сочившийся на мох,
Был поднесён тебе в твоей горчайшей чаше.
Пригубил ты – и лёг. И в этот самый миг
Звучащие тела мелькнули меж стволами –
И всё заполнил свет. И он вмещался в них,
Но был превыше их, как лик в картинной раме.
И ты забыл про смерть. Под греблю грубых рук,
Сияя, голос плыл. Ты вспомнил, как Ревекка
С корицей пряною смешала горький лук,
Уча Иакова. Тебе открылись вдруг
Безумье, нищета и слава человека.
1977
[6]
Я в беспокойстве, но найду покой,
Едва лицо твое вблизи увижу,
Иль в трёх шагах, иль даже за рекой,
Иль пусть во сне, но мне хотелось – ближе…
Я безнадёжен. Но надежда есть –
Что смертный слух слова твои уловит,
Иль о тебе дойдёт глухая весть,
Иль тень её коснётся изголовья.
Я умираю. Но ещё живу –
Лишь запахом, почти неуловимым,
Твоих волос, упавших на траву,
Тянущуюся к нисходящим ивам.
1977
