Шакал не закончил фразу. Орлик почувствовал необыкновенную силу в своих крыльях. Молнией кинулся он на шакала. И вцепился когтями в серую шкуру, взмахнул сильными крыльями.
Дико взвыл шакал. Он извивался, брызгал слюной. Но всё выше поднимался в небеса Орлик.
– Ты хотел захватить всю эту землю? – Сказал он.
Шакал только взвыл в ответ.
– Так на же, бери её! – С этими словами он разжал свои острые когти.
* * *
Солнце, ласковое и нежное, осветило верхнюю часть ущелья. И Эрли, сын Орлика, первым шагнул из гнезда. Широко расставил он свои юные крылья. И подошёл к краю обрыва. Ему нравилось смотреть, как лучи солнца, сверкали на гранитных зёрнах скального карниза. Ему нравилось смотреть, как отец Орлик, высоко парил в синеве неба. А мать Чара, кружилась чуть ниже. Время от времени, она исчезала среди скал. И орлята знали: скоро мать принесёт им добычу. И всегда мать приносила им мясо. Растерзанного шакала, или волка. И при этом говорила:
– Не тот орёл, кто зайчонка извёл, а тот орёл, кто волка поборол.
И, еще сидя в гнезде, орлята знали: зачем у них острый клюв, цепкие когти, зоркий глаз – чтобы спасать долину от волков и шакалов.
Близился день первого полёта…
Птица счастье и птица совесть
В предгорном Крыму, среди ковыльных холмов, росло одинокое дерево. Это была большая, уже не молодая, но всё ещё густая, раскидистая дикая груша. Она была так высока, что мало кто из людей смог бы вскарабкаться на неё. А ветви её были крепкие, мшистые, и были они покрыты тугими, зеленовато бархатистыми, листочками.
Никакие ветры не смогли бы сорвать эти листочки с мощных, кряжистых веток.
А плоды! До чего же были прекрасны и вкусны плоды её! Это были небольшие, но очень сладкие, зеленовато – золотистые груши. К осени они слегка темнели, и опытный глаз знал – это был верный признак, что груши уже налиты ароматным, сладким соком.
Множество птиц прекрасно знали это, и слетались со всей округи, чтобы полакомиться чудными плодами.
На дереве было три гнезда. Ближе к Северу, свили своё гнёздышко пара сизых степных голубков. Это были горлицы. Каждое утро, ещё в предутренней мгле, первым просыпался глубок Сизарь. Он выпивал капельку росы с ближайшего листочка, и начинал петь свою извечную, как сама жизнь, песню.
– Т-р-р-у-у-удиться! Т-р-р-у-у-диться! – Повторял он неустанно.
И вся степь, весь лес, и все горы, слышали эту песню! И всё живое и разумное, всё здравое и честное, вставало, улыбалось солнышку, и начинало трудиться. И какое это было счастье – работать, улыбаясь всему миру, солнцу, небу, и земле.
