Но ребята уже обо всем договорились, что говорить на допросе. Мол, были в Прибалтике, родителей потеряли и ходим по деревням, попрошайничаем, кусок хлеба просим, просимся переночевать.
Первым увели Гену, и когда он вернулся, то сказал, что его даже раздевали. И Соня сразу догадалась, чтó они хотели посмотреть. Но русского, необрезанного – отпустили.
О себе же она всем сказала, что зовут ее Кунцевич Зоя. Офицер дал ей сладкую шоколадку, повесил на стену русскую карту и сладким, как и шоколадка, голосом стал выспрашивать, где партизаны. А девчонка и те буквы забыла, что знала: в лесу другой надобен «алфавит»…
Так ничего и не узнав, офицер пригрозил: вот увезем в Бобруйск, там все расскажешь. После допроса посадили в какой-то лагерь в самом Кличеве. Хлеб иногда давали, иногда нет. А потом и правда повезли в Бобруйск. Машины туда ходили редко, как соберется караван побольше, настолько было неспокойно от партизан. Соня тряслась в машине и молила бога, чтобы машина взорвалась – лишь бы на допрос не попасть! Бомбежек она, кстати, вообще не боялась, бомбежки были для нее праздником!..
Но в Бобруйске обоих сдали в детский дом. Там оба были недолго – приходили какие-то люди и разбирали детей в семьи. Но партизаны как-то узнали, куда забирали детей, прислали связного и увезли партизана Генку. Тогда стали за девочкой следить, ждали, что пришлют и за ней. О чем, естественно, мечтала и партизанка Сонька.
А потом ее перевели обратно в Бобруйский детский дом, где уже вовсю гулял слух, что немцы у детей берут кровь для раненых. Спасла ее воспитательница, Марья Александровна, – улучила момент и в холодный ноябрьский день отвела Соню к своей двоюродной сестре, тоже Марье Александровне. У нее уже были двое своих малолеток – мальчик и девочка, Эдик и Эммочка. Жила с ними еще бабушка, и муж – Петр Федорович Бокий, начальник снабжения по Бобруйску. Семья золотая! Свою «старшенькую» они обули-одели, постригли и помыли (она была вся завшивленная, вся грязная – последний раз мылась в мае, у партизан). Да и Соня очень полюбила малышей, возилась с ними, помогала во всем по хозяйству.
Но ни с какой другой не сравнится самая большая радость во время войны – приход своих! Когда освобождали Бобруйск, пусть и горящий, – сколько же в этом для Сони было радости.
Но когда она впервые увидела красноармейцев, – то даже испугалась! Почему с погонами? Никогда не видела таких. Но ничего, привыкла.
