— Из магазина, — сказала Лушка, не глядя на него.
Украла?.. — изумился он молча.
Она нетерпеливо передернула плечом.
— Почему сразу украла? — возразила она недовольно. — Попросила завернуть.
Он тут же поверил, что так и было. Подошла к прилавку, посмотрела, пощупала и сказала: «Заверните».
И в следующую минуту осознал, что ничего не говорил вслух. Только думал. А она дважды ответила на его мысль и сама этого не заметила.
Послал Бог подарочек.
— Пойдем! — спокойно приказал он. Она пошла, не спрашивая.
В громадном магазине спорттоваров пустел недавно открытый отдел восточных единоборств. Непривычные костюмы вызывали недоумение, их мог оценить только профессионал. Продавщица осторожно, будто ожидая от мягкой материи смертельного выпада, подала комплект. Он кивнул и пошел в кассу. Вернувшись в отдел, протянул чек и поблагодарил. Продавщица взяла чек и сказала «пожалуйста». И на их глазах убрала костюм на прежнее место.
Он поблагодарил еще раз, и они ушли. Лушка молчала. Молчание было упрямым.
— Ты часто этим пользуешься? — спросил он безразлично.
— Больше не получилось, — ответила Лушка. В голосе было сожаление.
— Надеюсь, что и не получится, — проговорил он холодно.
Лушка дернулась и смолчала. Молчать ей было трудно, но она справилась. Боялась, что выгонит с занятий, понял он.
— Ей пришлось бы платить из своей зарплаты, — не глядя на Лушку, произнес он.
— Не похудела бы, — так же не глядя ответила Лушка.
Он не нашел, что ответить. Она тоже молчала. Шла рядом и ждала.
— Могло кончиться иначе, — сказал он. Она не согласилась:
— Если бы могло, то случилось бы. Не случилось — значит, не могло.
Философия, черт побери, подумал он.
— Да никакая не философия! — буркнула она. — Я же знала.
— Откуда ты могла знать?
— Знала, и все!
— В милиции на учете не состоишь? — спросил он вдруг.
— Ну, состою, — нехотя подтвердила она.
Он мельком взглянул на нее. Поразила тонкая, просвечивающая голубоватым шея.
— Да черт с ним со всем! — сказал он неожиданно. — Пойдем пообедаем.
И опять она наелась до сонного состояния, а Мастер сидел напротив, ругая себя за внезапный паралич воли, потому что, конечно, знал, что завтра она отяжелеет и утратит реакцию, но готов был накормить ее снова, лишь бы ее шея перестала по-цыплячьи просвечивать голубым.
«Гадкий утенок, гадкий утенок… — бессмысленно повторял он одно и то же. — Какой гадкий утенок…»
Ей было тепло внутри и очень спокойно. Она больше не слышала его, но воспринимала что-то щемящее и доброе, хотелось погладить его, как большую собаку, пусть собака лижет горячим и сторожит.
