– Проходите.
В низеньком без окон кабинетике, где едва хватало места одному, Федонин заседал за низеньким столиком, на котором с трудом умещалось только раскрытое тёмно-коричневое дело. С порога в нос ударил дурной запах. Я даже застыл на несколько секунд, озираясь и стараясь понять, кто осмелился здесь травить нашего старшего следователя. Такой запах исходит от дохлятины где-нибудь в затхлой подворотне.
– Привыкай, – поднял на меня глаза Федонин. – Это тебе не улица, где свобода и ветерок.
Не успев зажать нос, я зашёлся в тяжёлом чихе.
– Осторожно! – прикрыл листы дела Федонин, отгородившись локтем. – Они и так на ладан дышат. Меня уже предупреждали, чтобы внимательней с делом. Ты платочком, платочком прикройся!
– За что же вас сюда засадили? – первое, что удалось сказать мне после того, как я немножко отчихался и пришёл в себя. – Здесь без респиратора нельзя. Подумайте о своём здоровье.
– Говорил уже, – махнул он ладошкой. – Это у них архивная комната. Других нет. Да ей и не пользуются особенно. Смотри! Вот! – Он взял скомканный лист бумаги, весь замшелый и почерневший от пыли, поводил перед моими глазами, поискал место, куда б его выбросить и, не найдя, бросил под ноги. – Стол вместе с хранителем этой древности только что протирали. Гости здесь редкие, реабилитация пятидесятых закончилась, вот и всё.
– Вас аллергия ещё не прихватила? – поморщился я, вытаскивая платок и зажимая нос. – На заводах с вредными условиями молоко дают. Долго здесь не выдержим.
– Что аллергия? – грустно повёл он глаза от архивного дела. – Аллергия – штука заморская. С ней мы как-нибудь справимся. Вот от собственной заразы бы не подохнуть раньше времени.
– Вы про что, Павел Никифорович? – Я не совсем догадывался.
Он как-то хмуро покосился по стенам, в углы верхние глаза поднял.
– Вентиляцию ищете?
Он только крякнул сердито:
– Ты ватой, гляжу, не запасся? Возьми вот, – протянул он мне надорванный пакет с медицинской ватой. – Аптечку захватил. Как знал. Упаковывай нос, боец. Без этого средства расшугаешь мне все страницы своим чихом. Он у тебя какой-то особый. Сметает всё. По молодости, наверное.
– От неё, – хмыкнул я.
– И рот особенно не открывай. Бациллы они не только заскакивают, но и вылетают. Материалы у нас деликатные, – продолжал он колдовать над листами дела и мне подмигнул. – Они ни движений резких, ни шума особого не переносят. Присаживайся рядом. Я тебе стульчик дополнительный выпросил, – он кивнул на квадратный тяжёлый стул у стенки. – Двигай, двигай его, не бойся. Не привинченный.
