— Что-о?
«Нож вонзился репе в самое сердце. Смертельный удар».
— Фанетта, что за глупости?
— …или в Токио, или в Санкт-Петербурге, или в Канберре.
Я больше чем уверена, что она даже не знает, где это все находится. Но на всякий случай пугается.
— И еще там дают кучу долларов!
«Тяжкий вздох. И мама „казнит“ еще одну репу».
— Если ваша учительница морочит вам голову такими глупостями, я схожу и с ней поговорю.
«Ну, сходи. Мне-то что? Я все равно буду участвовать в конкурсе».
— И с этим твоим Джеймсом тоже поговорю.
Мать Фанетты решительным жестом перебросила очищенные овощи в раковину. Морковь и репа плюхнулись в воду, забрызгав ее синий халат. Мать наклонилась и поставила на стол сумку с картошкой.
«Ну вот, даже не требует, чтобы я ей помогала. Плохой знак. Потом она произносит слова, которых я не понимаю, и мне приходится просить, чтобы она их повторила погромче».
— Фанетта, ты что, хочешь меня бросить?
«Ну началось!
В голове у меня что-то взрывается. С виду это незаметно, но я чувствую, как там что-то взрывается. Честное слово! Мама, я буду мыть посуду! Буду накрывать на стол! Протирать его мокрой тряпкой. Я вытру пыль по всему дому. И пол подмету. Я буду делать все, что должна делать хорошая дочка, и не стану ныть и жаловаться. Все-все! Если только мне дадут рисовать. Разве я много прошу? Просто не мешайте мне рисовать.
Это что, чересчур?
Мама все так же смотрит на меня недоверчивым взглядом. Ей не угодишь. Если я ничего не делаю, она ворчит. Если делаю слишком много, пугается. Наверное, не надо было упоминать Нью-Йорк. Да и другие города тоже. Тем более вот так сразу. Когда я ей объяснила, где это — в Японии, в России, в Австралии, — она прямо окаменела».
— Мам, да это всего на три недели. Ну что такое три недели? Пролетят, и не заметишь.
«Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую».
«Пока мы ели, она молчала. Молчала и потом. Я поняла, что она думает. Еще один плохой знак. Ни разу не было, чтобы она долго думала, а потом сказала мне что-нибудь хорошее».
Мать Фанетты встала. Девочка развешивала на веревке кухонные полотенца — хорошенько расправив, закрепляла прищепками, а не бросила, как обычно, влажным комом.
— Я все решила, — строгим голосом сказала мать Фанетты. — Я не желаю больше слышать ни про какой конкурс. Про американского художника тоже. Все, с меня хватит. Я поговорю с твоей учительницей.
«Я промолчала. Даже не заплакала. Но почувствовала, как внутри меня поднимается злость. Я знаю, почему мама так говорит. Она мне тысячу раз объясняла.
