Ее фарфоровые скулы окрасились нежно-розовым — цвет лепестков полевого цветка. Заметнее стали веснушки. Полыхнул лиловым взгляд.
— Вы совершенно правы, инспектор. Теодор Робинсон скончался от астмы в возрасте сорока трех лет в Нью-Йорке, всего два месяца спустя после того, как написал своему другу Клоду Моне письмо, в котором сообщал о намерении вернуться в Живерни. Во Францию он больше так и не попал. Через несколько лет после его смерти, в тысяча восемьсот девяносто шестом году, его наследники основали фонд и объявили о проведении ежегодного международного конкурса художников. Но вам, инспектор, наверное, это не очень интересно? Не думаю, что вы пришли сюда слушать лекцию об искусстве…
— Нет. Но я бы ее с удовольствием послушал.
Серенак сказал это с единственной целью — заставить ее покраснеть еще раз. Она не обманула его надежд.
— А вы, Стефани? — продолжил он. — Вы сами рисуете?
Она снова взмахнула руками, едва не коснувшись пальцами его груди. Инспектор сказал себе, что это, должно быть, чисто профессиональный жест — она ведь привыкла втолковывать что-то ученикам, для убедительности трогая их руками.
Неужели она не понимает, что с ним творится?
Серенаку оставалось лишь надеяться, что он вслед за ней не зальется краской.
— Нет, что вы! Я не рисую. Я не… У меня нет таланта.
Ее глаза на краткий миг затуманились.
— А вы? Вы говорите не как вернонец! И имя у вас нездешнее — Лоренс.
— Угадали. Лоренс — это Лоран по-окситански. Я бы даже сказал, по-альбигойски. Что-то вроде моего личного диалекта. Меня сюда недавно перевели.
— Тогда добро пожаловать! Альбигойский диалект, говорите? Так, может, ваша любовь к живописи идет от Тулуз-Лотрека? Что ж, у каждого свои художники.
Они оба улыбнулись.
— Отчасти вы правы. Лотрек для альбигойцев — то же, что Моне для нормандцев.
— А вы знаете, что Лотрек говорил про Моне?
— Рискую вас разочаровать, но вынужден признаться: я не знал даже, что они были знакомы.
— Были, были! И Лотрек называл импрессионистов мужланами! А Клода Моне как-то обругал «придурком». Это правда, он так и сказал. Дескать, надо быть полным придурком, чтобы расходовать свой огромный талант на какие-то пейзажики вместо того, чтобы писать людей!
— Хорошо еще, что Лотрек умер раньше, чем Моне зажил жизнью затворника и на протяжении тридцати лет писал одни кувшинки…
Стефани рассмеялась:
— Это как посмотреть. На самом деле Лотрек и Моне в каком-то смысле антиподы. Тулуз-Лотрек прожил жизнь короткую и яркую, и его больше всего интересовали людские пороки. А Клод Моне жил долго, был созерцателем и боготворил природу.
