Но из бойницы высунулся ствол фузеи и громыхнул ответный выстрел. Пуля, выпущенная не прицельно, пропела высоко над головами и все же заставила Сорокоумова и остальных вздрогнуть и пригнуться.
– Все назад, в укрытие! – приказал Спешнев.
Они скорым шагом, то и дело оглядываясь, пошли в лагерь. По ним больше не стреляли.
По дороге Спешнев и Гвоздев распекали Сорокоумова:
– Какой леший тебя дернул пулять?
– Плетей захотел, Сорокоумов!
Он, несмотря на хромоту, не отставал от них, огрызался:
– Што мне плети! Поглядел бы на вас, господа хорошие, што бы вы запели, ежли б вас заживо, как меня, зажарили… Ку-утка! Я ему, курве, кишки-от на кулак намотаю…
Гвоздев урезонил горе-стрелка:
– Цыц! Разгоношился ерой! Пойдем на штурм, тогда и мотай! А коли вызвался разговоры говорить, держи себя в руках! Лучше скажи, кто нарушил запрет и выучил камчадалов ружейному бою?
Сорокоумов только плечами пожал.
– Сами докумекать смогли, как из ружжа палить…
Весть о том, что у ительменов есть ружья и они умеют ими пользоваться, тотчас разнеслась по отряду. Пылу у многих заметно поубавилось. Чтобы поддержать боевой дух у соратников, Спешнев приказал несколько раз выпалить по острожку из мортир и пушек. Ядра заметного урона стенам не нанесли. Бревна были прочными, да и наводчики целили неумело.
Снова пошли на приступ и стали топорами рубить палисад, пристроенный к старому острогу вокруг ясачной избы. Со стен острожка опять посыпались стрелы, раздалось несколько одиночных выстрелов, не причинивших никакого вреда.
Русские в ответ открыли беспорядочную ружейную пальбу.
Гвоздев был в первых рядах атакующих, когда одна из пуль, прилетевших неведомо откуда, оторвала ему мочку правого уха.
4
Гвоздев затеплил пятифунтовую самодельную свечу. По избе, служившей ему и канцелярией, и квартирой, поплыл тяжелый запах горелого бараньего сала. Привычно защипало глаза и запершило в горле. Он разогнал дым рукой и уселся на скамью, бесцельно перебирая сказки служилых людей, рапорта и распоряжения старших начальников, грудой лежащие на рубленом столе. Снова встали перед глазами события более чем трехлетней давности: восстание ительменов, штурм острожка, ранение…
Штурм острога завершился не так, как ожидали. Осаждённые камчадалы засели в ясачной избе и сами же подожгли её. Сгорели все до единого вместе с казной и ясаком за два года, с отчетными книгами и высочайшими указами. Но Федька Харчин вместе с братом Степаном и несколькими соплеменниками каким-то манером сумел улизнуть. Он объявился месяц спустя у Большерецкого острога, который захватил и по своему обыкновению предал огню. К Харчину присоединились авачинские, бобровские ительмены и даже «курильские мужики», проживающие на самом юге полуострова. После упорного боя на реке Еловке Федька наконец был схвачен, но все очаги восстания удалось подавить только через два года.
