Целью учреждения Смольного института было воспитание девиц в духе гуманности, путем развития их ума и сердца, чтобы сделать их впоследствии «отрадою семейств» и способными не только смягчать жестокие» и «неистовые» нравы русского общества XVIII века, но и воспитывать детей. Но, вместе с тем, императрица была против того, чтобы девицы «умничали», и оттого обучение их в Смольном носило по преимуществу светский характер: все направлено было главным образом лишь к тому, чтобы они умели держать себя в обществе, вести непринужденный разговор на французском языке, быть любезными и веселыми и отнюдь не проявлять жеманства или кокетства. Все разнообразные цели эти действительно достигались, благодаря особым заботам Екатерины, первого попечителя института Ивана Ивановича Бецкого и всего учебно-воспитательного персонала заведения, во главе которого стояла француженка, вдова действительного статского советника, София Ивановна Делафон. Институт представлял из себя одну семью, так как дети были постоянно вместе и воспитательницы так же, как и Делафон, были при них неотлучно: «это была по словам одной из институтских подруг Нелидовой, община сестер, подчиненных одним общим для всех правилам; единственным отличием между воспитанницами служили достоинство и таланты. Делафон была умной наставницей, заменявшей воспитанницам мать и служившей им руководительницей: все институтки обращались к ней за советом и дорожили ее мнением о том или другом своем поступке»[6]. Делафон действительно не только хотела, но и умела посвятить себя своим воспитанницам, которые, по выражению устава Смольного института, «яко драгоценный для нее, для государства и отечества залог, были вверены благоразумному ее попечению». По уставу, все надзирательницы должны были поступать с воспитанницами во всем с крайним благоразумием и кротостью, «соединяя оныя не иначе с непринужденною веселостью, и сие внушать молодым девицам, дабы сим способом отвращен был и самый вид всего того, что скукою, грустью или задумчивостью назваться может». Для достижения этой цели надзирательницы обязаны были «скрывать от воспитываемых ими детей свои собственные, домашние огорчения» и всеми мерами «не допускать у них уныния и задумчивости». Самое преподавание не имело сухого, тем более удручающего для детей характера. Уроки были беседами учениц с учительницами, которые должны были особенно заботиться о том, чтобы девицы «не привыкли излишне важничать и унылый вид являть» иметь в виду свойства характера и способностей каждой воспитанницы, а в случае нерадения или лености ограничиваться увещаниями виновной; высшей мерой наказания было «пристыжение» пред классом, что, впрочем, очень редко встречалось, а нераскаянных ставили иногда на колени во время обедни. Устав института требовал также, чтобы «госпожи учительницы по окончании классов употребляли по нескольку времени вступать с воспитанницами в разговоры, дозволяя каждой сказывать и объяснять свои мысли с пристойной вольностью». Учебные занятия и сами по себе не были обременительны. За 12 лет пребывания в институте девицы должны были выучиться «исправно читать писать и говорить, кроме отечественного, на французском, немецком и итальянском языках, обучиться Закону Божию, арифметике, истории, географии и опытной физике, в элементарных их курсах, и приобрести некоторые сведения из архитектуры и геральдики, которая в то дворянское время считалась важной наукой для «благородных девиц». Более всего учебного времени тратилось затем на занятия рукоделием, музыкой и танцеванием; из искусств, кроме рисования, воспитанницы изучали скульптуру и токарное дело. В свободное от учебных занятий время дети, под руководством своих наставниц, читали исторические и нравоучительные книги со строгим, впрочем, их выбором, чтобы ничто не могло преждевременно и вредно действовать на воображение детей или их нравственность.
