Теперь уже доказано, что в июне 1796 года, тотчас после рождения великого князя Николая Павловича Екатерина предложила Марии Феодоровне подписать акт устранявший Павла от престола в пользу Александра Павловича, и крайне раздражена была ее отказом[82], в сентябре того же года вынудила у Александра притворное согласие на устранение отца от престолонаследия, несмотря на отказ Марии Феодоровны[83]. Но прежде чем обратиться к своей невестке, Екатерина должна была предварительно вступить в переговоры по этому поводу с самим Александром, который, при известной своей уклончивости, быть может, обусловил свое согласие на план бабушки именно одобрением матери о чем и сообщил ей своевременно, по всей вероятности, переговоры эти происходили в скором времени после свадьбы Александра, в сентябре 1795 года, так как императрица еще в 1792 году мечтала о коронации Александра именно после его свадьбы[84]. Мария Феодоровна и Александр Павлович, не желая раздражать императрицу, действовали уклончиво, следуя заранее составленному ими плану. Но, зная характер своего супруга, Мария Феодоровна не считала, конечно, удобным передавать ему в точности все, происходившее между Александром и императрицей[85], а пользуясь содействием Протасова и Плещеева, старалась примирить Павла Петровича с его старшим сыном, который для успокоения подозрительности отца, признал его императором, даже при жизни бабушки[86]. Лишь после этого Павел, вероятно, получил от своей супруги некоторые более положительные сведения о намерении Екатерины лишить его престолонаследия и заключить в замок Лоде, о чем ходили слухи. Посредниками при переговорах Марии Феодоровны с Александром были Плещеевы[87], и они же, совместно с Марией Феодоровной, руководители действиями и Павла Петровича, который не мог не признать преданности к себе как Плещеевых, так и своей супруги. Этим объясняются постоянные совещания и беседы этих четырех лиц, — беседы, на которые так горько жаловалась Нелидова, и в которых она не могла принимать участия, так как Мария Феодоровна, очевидно, боялась доверить ей тайну, касающуюся будущности всей ее семьи. Напротив, стараясь примирить Павла с матерью, Нелидова только вооружала против себя великого князя, который уже знал о замыслах Екатерины и лучше, чем когда-либо, сознавал невозможность примирения: естественно было ему заподозрить, как писала о том сама Нелидова, что она была в сообщничестве с его врагами, являлась бессознательным их орудием… Действия Марии Феодоровны, отнесшейся к удалению Нелидовой с видимым удовольствием и ничем не проявившей участия к ее судьбе, объясняются чувством радости при возврате к ней доверия Павла и надеждою, что доверие это и дружбу своего супруга она сумеет удержать навсегда: очевидно, что великая княгиня, в оценке характера супруга, поддавалась минутному влиянию своих впечатлений, весьма многое позабывши. В сущности, Павел остался верен самому себе: скоро ему наскучили и прекрасные «проповеди» Плещеева, и общество Натальи Федотовны, и сентиментальная методичность великой княгини, и он вновь почувствовал потребность в живой, умной беседе Нелидовой, в ее резких, но сердечных и всегда искренних отзывах и суждениях.
