. Дети, являющиеся обыкновенно связующим звеном между родителями, даже мало симпатизирующими друг другу, не могли играть этой роли в жизни великокняжеской четы: Екатерина забрала к себе своих внуков и внучек и давала им воспитание согласно собственным своим воззрениям, не считая нужным справляться о чувствах отца и матери. При всем том, Павел Петрович высоко ценил семейные добродетели Марии Феодоровны и относился к ней с уважением и благодарностью. Тем не менее, после Финляндского похода сделалось совершенно ясно, что умом Павла и сердцем его владела Нелидова. Ее отношения, юмор, живость, даже ее «bizarreries de caractère», вполне отвечали характеру Павла, который в обществе своей супруги находил наоборот размеренную немецкую аккуратность и методичность. Смелость, решительность действий молодой фрейлины, не боявшейся откровенно выражать свои мнения, внушали доверие к ее искренности, тогда как покорность Марии Феодоровны всегда казалась Павлу пассивным противодействием и имела вид молчаливого протеста. Набожность Павла была мечтательная и тесно связана с мистицизмом, и в этом отношении не мог он не ценить выспреннего, склонного к вере во все таинственное ума Нелидовой
[30]. Наконец самолюбию цесаревича льстила самоотверженная, бескорыстная преданность молодой девушки, идеализировать которую и платонически поклоняться ей было в рыцарских его видах. Зато Нелидова с чисто женским чутьем умела понять характер великого князя и хорошо владела его темпераментом, что не далось его супруге. В одном из позднейших своих писем к Павлу Петровичу и Марии Феодоровне, уже занимавшим в то время императорский трон, сама Нелидова, со свойственною ей искренностью, нарисовала одну из тех бытовых сцен, которые весьма часто, вероятно, происходили между царственными супругами.
«Каждый день, — пишет она, — меня радует хорошая погода мыслью, что моя добрая и дорогая императрица пользуется прогулкою, столь нужною для нее, и что император в лучшем расположении духа, ибо, не в гнев будь сказано его величеству, у меня есть маленькое подозрение, основанное на маленьких доказательствах, что погода действует на его физическое состояние, физическое на нравственное, оно же в свою очередь на нравственное состояние других, и т. д. и т. д., и вот добрые друзья спрашивают его голосом не совсем твердым: «что с вами, не рассердили ли вас чем-нибудь?» И вот он им отвечает, с видом и тоном глубокого убеждения: «ничего со мной не делается. Это вы в дурном расположении духа и стараетесь во всем мне перечить». И вот мы начинаем оправдываться, а над нами разражается гром словами: «О, если так, так я уеду куда-нибудь». Поэтому-то, когда я вижу хорошую погоду, мое воображение рисует мне сцены иного рода, на которых оно любит останавливаться и я вижу ту физиономию, которая так часто заставляет всех говорить: «у императора — прелестная физиономия, когда он спокоен». И вот тот пункт во всей истории, на котором я хочу остановиться»
