Прокурор рядом с судом стоит, он тоже к приговору руку и голову приложил, два дня почти сидели вместе… вот и до главного речь дошла, объявляет судья: «приговорил…»
И объявил!
У прокурора глаза на лоб, он не знает, что с волосами делать, они тоже дыбом встали…
— Назначить подсудимому смертную казнь! — с эхом по омертвевшему залу прогремело.
И все ахнули, а у прокурора ноги подкосились, будто по нему этим расстрелом шарахнуло…
И меня впечатлила история, рассказанная мудрейшим Николаем Трофимовичем, но я наглости набрался и все же заикнулся:
— Это вы к чему, Николай Трофимович? Знаю, скупы на воспоминания, так просто абы с кем да всуе не делитесь?
А он мне:
— Тебя на коллегию приглашают?
— Да.
— А Яков обещал, все гладко будет?
— Вроде этого.
— Ну вот ты и мотай на ус…
После этих всех разговоров я мысли о рекогносцировке на местности забросил и зарылся в уголовное дело, не только перечитал его заново, выписки начал делать в блокнот, а признательные показания директора Зуброва просто законспектировал. И только я все это прилежно завершить успел, распахивается дверь моего кабинета и без стука врывается Сашок, мой боевой следователь с выпученными глазами. У меня даже ассоциативное мышление заработало: там Тешиев с осужденным, тут Течулин словно с потолка свалился!
— Данила Павлович! Позвонили из следственного изолятора, Зубров срочно просит о встрече! Желает сделать заявление!
— Ну? Кому?
— Вам!
— А ты?
— А меня видеть не хочет.
— Как это?
— Только вас!
— Что случилось? Заболел?
— Нет, вроде.
— Жену я ему обещал… На свидание.
— Нет. Вряд ли. Тут другое…
— Ты что-то скрываешь от меня?
Течулин опустил голову ниже плеч.
— Ну чего ты, Александр? Чего молчишь? Беда какая?
— Хуже некуда… Я подозреваю, хочет изменить показания…
— Да нет. Пустое. Что ему их менять? Ты его со всех сторон доказательствами упаковал. Я только что дело прочел…
— Отказывается он.
— Как?
— Не убивал, заявляет.
— Не убивал? Бред! А кто же?
— Она! Жена его!
Я как стоял, так и сел.
В дверь стучали.
— Кто там? — Анна Константиновна в перепачканном переднике с такими же, в тесте, руками, высунулась из кухни. — Майя! Глянь!
— Мне некогда, мама.
— Боже мой! Звонок же есть! Кого бы это?
— Я занимаюсь.
— А я куда? С такими руками!
— Мама! Я только села!
— Прости меня, но если бы не твои пирожки!.. Ты же сама просила!..
— Мама! У меня Спенсер[12] на носу, в конце концов! — Майя судорожно хлопнула кучей бумаг, тетради, учебники, внушительная стопка книжек толстенных, рассыпавшись по столу, попадали на пол, пугая ее тяжелым обиженным грохотом. — Я ничего не успеваю! — вскрикнула в отчаянии она. — Эта лекция! С ума сойду! Опять мне!
