— Так работа-то кончилась давно. Десятый час.
— Принеси телефон.
— Неужели пойдешь? Ночь на дворе.
— Главное, дома бы объявился. Я мигом сгоняю.
На его счастье, Гардов оказался дома и взял трубку сам.
— Встретиться надо, — сразу затараторил ему Лаврентий. — По телефону не хотелось бы объясняться…
— Светку нашли? — перебил тот его.
— Ты знаешь уже?
— Слышал. На работе говорят.
— У меня тут кое-какие подробности…
— Какие подробности? Весь город шумит.
— Врешь!
— Ну знаешь!.. Мне не до вранья.
— Так я подгребу сейчас. Обсудим кое-что. Это только лично.
— Ты знаешь, я занят. Давай утром.
— Нельзя. Я мигом.
— Нет. Не будет меня. Я сейчас ухожу.
— На минутку?..
— Нет меня!
— Ну и черт с тобой! — Лаврентий бросил в сердцах трубку.
— Вот они, дружки-то твои. Я говорила, — Варька поправила трубку на аппарате. — Кому надо дерьмо за других разгребать. Это ты у нас защитник выискался. Еще неизвестно, кто убил. А ты их защищать лезешь.
— Замолчи! — Лаврушка сбросил с себя покрывало, вскочил, уронив книжки, чашка загремела на пол, в трусах бросился в прихожку, лихорадочно начал искать одежду.
— Много ты понимаешь.
— Конечно, я дура.
— Недалека от истины, — ему хватило нескольких минут, чтобы втиснуться в брюки, накинуть рубашку, набросить плащ, сунуть ноги в туфли и исчезнуть за дверью.
— Сам такой, — скуксилась было Варька, но, долго не думая, шустро встрепенулась, быстро оделась и выбежала вслед за ним. — А еще врач называется.
Они жили недалеко друг от друга, поэтому с первого курса дружили, познакомились еще на вступительных экзаменах. Димыч списывал у Лаврушки. Тот, весь круглый пятерочник, гулял по коридорам института гоголем, прохлаждался, еще не став студентом, а спустя полгода кудрявого долговязого говоруна знали все. К пятому курсу он растолстел, родители сразу после поступления достали какую-то справку, и его освободили от физкультуры. Димыч же, скромный, молчаливый тихушник, только напоследок отчудил пуще всех — отпустил бороду. Его поначалу принимались гонять, но на вечера зачастила интеллигенция, знаменитости из артистов местного театра — сплошь бородатые под Высоцкого, и про него забыли. Димыча даже бородачом не прозвали, у всех клички с первого курса, а к нему ничего не прилипало, про него просто забывали, и он, словно мышка, всегда оставался невидимым и неприметным.
Был случай в колхозе, когда помогали помидоры собирать. Но случай, он и есть случай. Забыли, как нелепое недоразумение. А Лаврентий запомнил.
