— Похоронили ее?
— Что ты! Она ведь не мусульманка. Вчера только все случилось, — Лаврентий потянулся к материнскому винному тайнику, в заветный шкафчик. — А впрочем, не знаю. Знаю, что нашли ее вчера в ванне.
— Тогда нельзя. Сначала тело предать земле полагается.
— Ты-то откуда все знаешь? — Он все же разлил из отысканной новой бутылки по рюмкам. — Нельзя за то, нельзя за это. Сплошные рогатки.
Лаврентия развозило потихоньку, принятое «кисленькое» напоминало о себе.
— Ты бы не пил, Лавруш? — Варвара обняла его, попробовала отобрать рюмку. — Приедут родители, спросят с меня, скажут — в пьяницу превратила ребеночка.
— Ты со мной так не смей! — погрозил он ей пальцем, — продукт педагогической ошибки. Родичи прибудут, а я им в ножки: так, мол, и так, вот я — сын ваш, живой-здоровый, а вот жена моя, Варвара свет Исаевна. Прошу любить и жаловать.
— Ба, Лавруша, что говоришь-то? Пьян совсем! Ты сколько же выпил, горе ты мое! — Варвара вскочила на ноги, заохала, заахала, полезла в шкафчик проверять содержимое, а Лаврентий уже завелся новой закорючкой.
— Значит, ясновидящая твоя бабка Стефания?
— Не говори так про нее. Грех это.
— Ты верующая, что ли, у нас, Варвара Исаевна?
— Я крещеная.
— Прости. Прости покорно. Ни слухом ни духом, как говорится.
— Стефания Израэловна с картами разговаривать умеет. Богом ей это дано. Она и по картам Таро может, и по камням сказывает, а однажды мне по Луне гадала.
— Это на что же?
— Не скажу.
— Сказки все это.
— Думай, что хочешь. А я верю ей. И люди к ней обращаются с разными своими тайнами. Никто слова плохого после не сказал.
— Все исполнилось?
— Не знаю. Только никто второй раз не приходил.
— И ты веришь?
— Верю. Только боязно мне. Потом страшно становится, когда наперед о людях все узнаешь. Стефания Израэловна мне порой доверяла секреты некоторых. Я особенно страшусь о болезнях слушать, о смерти скорой… Мама перед глазами стоит.
— Ну вот что! — Лаврентий сверкнул очами, тряхнул кудрявой головой. — Веди меня к своей Стефании! Наслушался я твоих сказок. Проверим на деле.
— И не подумаю.
— Почему?
— Пьян ты. Стефания Израэловна пьяным не гадает.
— Это почему же? Она не мне гадать будет. Мне ее гадания не нужны. Я о Светке хочу все узнать.
— Она же умерла? Что про нее узнавать?
— А кто ее убил? Пусть скажет.
— Бог с тобой, Лавруш. Что ты! Не знаю я, возможно ли такое гадание.
— Я понимаю. Я не буду требовать невозможного. Пусть скажет — убита Светлана кем или сама с жизнью покончила?
