— Что с конями, Иван Григорьевич? Не понял?
— Дождутся меня?
— Ты всерьез, Иван Григорьевич?
— Да стал бы шутковать! Конечно! А что?
— А что!.. — покачал головой я. — А то, что по закону может суд тебе отмерить десять лет.
— Во как…
— Да.
— Тогда, конечно… Тогда вряд ли…
— Но у тебя, Иван Григорьевич, много смягчающих вину обстоятельств.
Зубров больше головы не подымал, застыл, сжался весь могучими плечами, словно от удара.
— Суд все учтет, конечно, — я не находил слов. — Потом это… Многое от потерпевших будет зависеть. У убитого-то кто остался?
— Нет. Савелий один всю жизнь, — отвернул голову от меня Зубров. — Сирота. Мы вдвоем все время держались. А как у них вышло… Как с Настеной? Стерва! В душу она мне наплевала. В душу.
Он затих. Я его не беспокоил.
— Выпьешь чая, Иван Григорьевич? — Я позвонил в приемную.
Руки его тряслись так, что чашка дрожала на блюдце, чай плескался. Он поставил ее на подоконник.
— Ты в райком все отпиши, Иван Григорьевич. Лично Хайсе адресуй, или Боронину. Знает тебя Леонид Александрович?
— Как же! Орден вручал.
— Ну вот. Это будет тебя характеризовать.
— Да что там, — махнул он рукой. — Горе-то!.. Стыд-то какой!
— Какой уж тут стыд, — урезонил я его. — Тут преступление. А для суда все это не помешает. Но это мой тебе дружеский совет. А ты уж думай. Я информацию в райком вносить буду, им рассматривать придется, в райкоме-то. Ты же член райкома партии?
— Член.
— Вот. Без этого не обойтись. По-человечески райком и даст оценку тебе и… этому событию.
— Думаешь?
— Это важно для суда. А потом без этого нельзя. Процедура. Ты — член райкома. Им никуда не деться. Они мое представление рассмотреть должны, так и так… Ну, сам понимаешь. Как все случилось? Почему произошло? Кто не доглядел?
— Да что ты говоришь, Данила Павлович! Причем здесь райком? Я сам и не доглядел! Я! Сам! За своей женой да за другом собственным. Чего уж тут!..
— Форма такая, — оборвал я Зуброва. — Я ее не выдумывал. Это специальная процедура партийная, прерогатива райкома, и никуда не деться. Ты — член райкома, они несут вроде как за тебя ответственность.
— Глупость все это, — махнул тот рукой. — Я что же, ради этого в партию лез, чтобы они меня защищали? И когда членом райкома назначили, последним узнал. Хайса Имангалиевич позвонил: «Возражения есть?» Я ему: «Возражений не имею». И все… А не для того, чтобы за меня, как за мальчишку, кто-то хлопотал… Я сам как-нибудь за себя.
— Ты уже за себя…
— Так вышло. Судьба.
