— Нет, — сказал он, качая головой. — Так нельзя. Тамара не для того, чтобы нас… Она просто выделиться хотела. Внимание к себе привлечь.
— Вот и выделилась, — тяжело кивнул головой Шарко. — Привлекла, понимаешь. А теперь ее спрашивать начнут. Вопросики задавать. И на кого она укажет? На тебя, Леня. А ты на кого?
— Нет, — повторил Бастрыга, губы которого сравнялись цветом с остальной кожей лица.
— Нет? Ну, тебе решать. Тогда ступай. — Прокурор движением отогнал невидимую муху и придвинул к себе какие-то бумаги. — Некогда мне тут с тобой. Работай иди.
— Николай Федорович!
Молчание.
— Николай Федорович!
Новый отстраняющий жест.
Тогда Бастрыга встал и, одернув пиджак, пообещал:
— Я ее устраню… проблему эту. Завтра же.
Взгляд Шарко, оторвавшись от бумаг, впился в лицо подчиненного.
— Почему не сегодня?
— Я должен подготовиться, Николай Федорович. Чтобы без эксцессов.
— Что значит подготовиться? Нож точить собираешься, или как?
— Морально, — выдохнул Бастрыга.
— Водку пить? Ну-ну. Только я тебе вот что скажу, Леонид. Совет на будущее. Не связывайся ты с такими, как Виткова. Нашему брату женщины особого склада нужны. Боевые подруги, понимаешь. В огонь и воду, и чтобы не возникали. А пока не найдешь такую, один живи, Леня. Дрочить — оно безопаснее и нервную систему не расшатывает, понял меня?
— Понял, — ответил Бастрыга с горькой улыбкой человека, которому открылась некая тайна мироздания, как это случилось с царем Соломоном.
VIII
На рабочей окраине Артемова, где как попало громоздились замшелые шиферные крыши и покосившиеся заборы, высился дом особого рода, воспринимаемый местными обитателями как замок феодала. Почему бы и нет? И башенки имелись, и высоченная ограда, и сам феодал иногда мелькал перед восхищенными взглядами черни, проносясь по грязным улочкам поселка на своем алом джипе. Чернобородый, важный, одетый с иголочки, щедрый. То пару грузовиков угля на всех пригонит, то крупу мешками раздает, а то работенку какую-нибудь непыльную подгонит: там вскопать, тут подрезать или отпилить. Право дело, благодетель. И что с того, что поговаривают, будто бандит? А в правительстве не бандиты сидят, не воры? Такая уж жизнь беззаконная. А Тигран Георгиевич Тиросян — свой, он местных не обижает, бережет. Вроде князя, значит. Как в стародавние времена.
Тигран знал об этих настроениях, и они ему импонировали. Ему нравилось раздавать ношенную одежду с барского плеча, нравилось кидать подачки со своего стола. Молчаливое обожание народа придавало ему значительности в собственных глазах. А еще он гордился своим сходством с молодым Аль Пачино эпохи гангстерских фильмов. Тигран никогда не думал о себе как о бандите. Он считал себя гангстером. Совесть, одураченная этой ловкой подменой, пребывала в молчаливой прострации.
