– Вы сверяли? – спросил Фелл. – Вы проверили и все остальные часы?
– Да, сэр, – ответил Бадж, слегка испугавшись.
– Было ли с ними все в порядке?
– В этом, сэр, и заключается странность. Да, они шли точно. Все, за исключением фамильных. Я не мог даже представить, сэр, что они могут идти неточно. Кто-то их перевел. В суматохе у меня не было время все выяснить…
– Что это может значить? – начал шеф полиции. – Если верить вашим словам, молодой Старберт вошел в комнату надзирателя ровно в одиннадцать, его часы идут правильно, значит, здесь не может быть ошибки.
– Да, – сказал доктор Фелл. – Да. А вот кто перевел часы – это вопрос. Еще один вопрос. Бадж, есть ли часы в комнате Мартина?
– Да. Большие часы на стене.
Доктор Фелл кивнул несколько раз, словно вел диалог сам с собой. Затем он подошел к креслу и опустился в него со скрипом.
– Продолжайте, дружище. Вам, наверное, кажется, что я задаю слишком много дурацких вопросов, но я обязан это делать и буду опрашивать всех свидетелей. Потерпите? Но Бадж! Когда сэр Бенджамин закончит с вами общаться, я хочу, чтобы вы докопались до истины, кто же перевел злосчастные часы в холле. Это очень важно.
Констебль нетерпеливо барабанил пальцами по столу.
– Вы закончили? – спросил он. – Если нет…
– Мне кажется, – сказал Фелл, поднимая трость к невидимой точке, – что убийца запросто мог извлечь что-то важное из его карманов до нас. Что? Его ключи, например! У него должны были быть при себе ключи! Вы же не нашли их?
Сэр Бенджамин хранил молчание, покачивая головой, затем он повернулся к Баджу и подал ему знак. Они вновь прошли вместе проделанный вчера путь. Рэмпол ничего не хотел больше слышать. Он уже знал историю Баджа, которую тот рассказал, отвечая на вопросы доктора. Рэмполу хотелось поскорее увидеть Дороти Старберт. Пастор сейчас должен быть с ней, рассказывает, наверное, ей всякие банальности, как набожный кочегар, что в величии Божьем она найдет утешение. Он представлял себе, как Сондерс произносит подходящие слова в легкой, утешающей манере, заставляя девушку приговаривать: «Вы мне так помогли».
Почему люди не могут сохранять тишину в присутствии смерти? Почему надо непременно сказать что-то вроде «Как живой!» и другое в том же духе, что заставляет всех вновь плакать? Непонятно. Что ему особенно не нравилось, так это привычка Сондерса, общаясь с девушкой, становиться воплощением доброты и дружественности (Сондерс любил эту роль). Не нравился ему и Бадж: его отлаженные и взвешенные фразы, построение которых было доведено у него до автоматизма. Рэмпол понял, что не может больше здесь сидеть. Что бы ни думали остальные, он должен быть немного ближе к ней. Рэмпол вышел из комнаты.
