– Осень, немудрено.
– Зачем вы позвонили? – спросила Мюриэл.
– Выяснить, почему Эдвард отказывается лежать.
Мюриэл перевела взгляд на Эдварда. Задумчиво намотала поводок на ладонь.
– Я топаю, но он не слушается, – сказал Мэйкон. – Что-то не так.
– Я же говорила, упрямится.
– Но я бьюсь уже два дня, а толку ноль…
– Чего вы хотите? Я вам волшебница, что ли? Я-то здесь при чем?
– Я вас не обвиняю…
– Да нет, обвиняете. Говорите, что-то не так, названиваете в клинику…
– Я просто хотел…
– Вам странно, что я не сказала про Александра, да?
– Про кого?
– Считаете меня ненормальной мамашей?
– Что? Нет, погодите…
– Теперь вы знаете, что у меня ребенок, и я вам стала неинтересна. Вы прям такой: нечего с ней связываться, она вон про ребенка утаила. Неужто не ясно, почему я сразу не сказала? Видите, что получилось?
Мэйкон не уловил ее логики, но сейчас его больше занимал Эдвард. Шерсть на загривке его дыбилась тем сильнее, чем выше взлетал пронзительный голос Мюриэл. Плохой знак. Очень плохой знак. Верхняя губа Эдварда медленно приподнялась. Он зарычал, вначале чуть слышно, потом все громче.
Мюриэл на него глянула и смолкла. Казалось, пес ее ничуть не встревожил. Она лишь дважды топнула. Однако Эдвард не только не лег, но встал на лапы. Шерсть на загривке уже вздыбилась отчетливым бугром. Уши прижались к голове. Весь абрис его как будто изменился.
– Лежать, – спокойно сказала Мюриэл.
Пес взвыл и прыгнул, целя ей в лицо. Из пасти, жутко ощерившейся сверкающими клыками, летели клочья пены. В ту же секунду Мюриэл второй рукой перехватила поводок и вздернула Эдварда над полом. Рык осекся, сменившись этаким бульканьем.
– Он задохнется! – крикнул Мэйкон.
Эдвард странно заквохтал.
– Прекратите! Хватит! Вы его задушите!
Но Мюриэл держала пса на весу. Глаза его закатились. Мэйкон дернул Мюриэл за рукав ворсистого пальто, на ощупь показавшегося шкурой живого существа. Мюриэл выпустила Эдварда. Пес бесформенной кучей рухнул на пол, ноги его подломились, голова запрокинулась.
– Эдвард! – Мэйкон кое-как пригнулся к собаке. – Эдвард! Господи, он умер!
Эдвард приподнял голову и вяло облизнулся.
– Видели? Когда собаки облизываются, это знак, что они сдаются, – обрадовалась Мюриэл. – Так меня учили в «А ну-ка, псина».
Мэйкон выпрямился. Его трясло.
– Когда они облизываются, это хорошо, а вот когда наступают вам на ногу – это плохо, – сказала Мюриэл. – Вроде как тайный язык, верно?
– Больше никогда, никогда так не делайте, – выговорил Мэйкон.
