Возможно, впервые за много лет Нефертити испугалась. Она попыталась рассердиться, но ее голос дрожал и звучал неуверенно, что сделало ее в моих глазах неизмеримо более хрупкой и прекрасной.
– Ты еще молод для таких развлечений… Твой отец будет недоволен!
Тут улыбнулся.
– Конечно. Когда, глядя тебе в глаза, спросит, в кого ты веришь.
Я ужаснулся тяжести обвинения и устыдился его подлости, однако не мог не восхититься тем, с каким мастерством и хладнокровием Тут, несмотря на свой юный возраст, овладел ситуацией. Но мне было жаль Нефертити. Она не заслужила такого обращения, поскольку относилась к этому человеку, как к сыну.
– Что тебе от меня надо?
– Ничего. Только помни, что я за тобой слежу. – Он бросил взгляд на то место, где был спрятан предмет. – Тебе не надо призывать Хатхор. Я дам тебе сыновей, которых не может дать мой отец.
И он вышел из покоев. Я остался стоять на месте, не зная, что мне делать.
– Пи!
От звука ее голоса я вздрогнул, хотя в нем не было злости. Пока не прозвучало мое имя, мне казалось, что это происходит не наяву, а во сне.
Я поднялся. Царица прикрылась и теперь выглядела более пристойно, хотя на виду оставалось достаточно. Сверкавшие жемчужины пота на ее коже будоражили мои чувства и заставляли задерживать взгляд на тех местах, куда я старался не смотреть. Наконец я, устыдившись, опустил глаза.
– Мне очень жаль, госпожа. Я пытался его отговорить…
Она кивнула, и я перехватил ее взгляд, брошенный на мою оттопырившуюся набедренную повязку, которая никак не хотела опадать. Настала неловкая пауза. Я покраснел до корней волос и не опускал рук, чтобы не усугубить мое и без того плачевное положение.
Наконец она испуганно произнесла:
– Надеюсь, ты никому не скажешь о том, что видел?
Я кивнул.
– Тут взрослеет, – продолжала она, – и становится честолюбивым. Боюсь, на него имеют большое влияние жрецы.
Я вновь кивнул и подумал, знает ли она о нашей вчерашней прогулке.
– На чьей ты стороне, Пи?
Вопрос застал меня врасплох. Я ответил не сразу.
– С одной стороны, я должен быть тенью Тута и поклялся его защищать, но моя верность царю и царице осталась неизменной. Я хотел бы защитить Тута от него самого.
Царица с облегчением вздохнула и улыбнулась.
– Спасибо, мой добрый Пи. Я это запомню. А теперь иди. Ничего не случилось.
Я кивнул.
– Мне очень жаль, – сказал я и, сгорая от стыда, бросил взгляд на оттопыривавшуюся набедренную повязку. – Прошу прощения.
Перед тем как уйти, я, не сдержавшись, бросил отнюдь не равнодушный, но похотливый взгляд, который не остался незамеченным, на ее совершенное тело с плавными изгибами, на гладкую кожу и грудь, что бросали вызов возрасту женщины, родившей шесть дочерей. Она разгадала мой взгляд с первого же мгновения и понимающе, едва заметно улыбнулась. Я вышел из покоев царицы потрясенный, и мне пришлось уединиться во мраке своей каморки, чтобы хоть немного прийти в себя. Неужели я один так остро переживал случившееся?
