Пенелопа пыталась приготовить малышу детскую жидкую кашицу, но этот процесс занимал долгих четыре часа. В это время она ходила по комнате и в кухне, и убаюкивала голодного младенца, орущего, что есть силы. Бережно помешивая в кастрюльке варево, стоящей на плите в кухне. Пару раз обожглась, и теперь периодически опускала поврежденную руку в мисочку наполненную холодной водой, успокаивала малютку, по временам, запихивая скрученную тряпку с хлебной жвачкой ему в рот, но он выплевывал ее и снова искал грудь матери. А вдобавок, кроме ребенка, она слышала громкие стоны Сары, но боясь заразить малыша, не смела входить в комнату, предоставив больную на попечение ее давней подруге.
Когда пробило десять вечера, она в отчаянии оделась, взяла ребенка и бросилась на улицу. Она перебежала две улицы и остановилась возле дома, где жила миссис Клоуд. Сия дама располагала небольшим хозяйством, которое больше напоминало ферму на околице города, и была владелицей лавки, которая торговала свежим молоком, яйцами и прочими молочными продуктами. Может быть, потому девушка решила идти к ней и просить ее об одной услуге. Пенелопа постучалась, мягко сказано постучалась, пробарабанила минут пятнадцать, прежде чем служанка соизволила открыть дверь.
– Что вам-с надобно? – злобно прошипела она, косо поглядывая на изнеможенную, наспех одетую, с растрепанными волосами, Пенелопу, держащую в руках плачущего младенца.
– Мне бы поговорить с миссис Клоуд, – обрывающимся голосом молвила девушка.
– Хозяйка уже отдыхает, она не принимает гостей в столь поздний час.
– Но, вы не понимаете,– молвила Пенелопа, дрогнувшим голосом, – мне нужно свидеться с вашей госпожой сейчас, дело не может ждать до утра.
– А, я не собираюсь будить и гневить свою госпожу, ради какой-то проходимки.
– Я не проходимка!– вскричала наша героиня, почти рыдая – Я работаю помощницей у доктора Кроссела, я живу через две улицы…
Но служанка не удосужилась дослушать речи Пенелопы и поспешно захлопнула дверь. Девушка снова постучалась и почувствовала резкую боль, видимо она зацепила место ожога и от сильных ударов надувшиеся волдыри лопнули.
– Откройте, откройте, прошу вас, смилуйтесь, – разрыдалась она, – будьте милосердны, будьте человечны…спасите жизнь крошечному человечку.
Она села на крыльце дома, громко рыдая, укачивая на руках заливающегося ребенка, который все еще был смертельно голоден. Пронизывающийся холодный ветер, прилетевший с северных широт в сырой мартовский день, пробирал до костей. Она сняла шаль и потеплей укутала малыша, совершенно не переживая за себя. Ее не очень надежная одежда и плохая стершаяся обувь нисколько не защищали от холода.
