Бран Тар в последний раз похлопал пастора по плечу, больше они уже не встретятся, дух покойного колдуна навсегда останется служить лесу, тогда как дух здравствующего экзорциста еще должен преодолеть множество препятствий и отыскать свой путь.
Пастор вынырнул из сновидения и сел в гостиничной кровати, ему еще тяжело дышалось после вещего сна, но он разумом принял то, что с ним попрощались. Теперь дядя возглавит братство и Фрай будет подле своего родственника, поскольку недаром его предупредил Бран Тар, Эдвард имел такую черту, как тщеславие, которое порой играло с ним. Поэтому племянник принял решение поддерживать старшего родственника, и не только потому, что однажды его попросили, а потому, что ближе этого человека у пастора никого не было. Мария пусть и являлась частью семьи, но она не имела родового дара, так же как отец и Стивен. Фрай поднялся и прошелся по комнате, за окном пошел снег: белые хлопья разлетались повсюду, кружились в причудливом танце. Пастор прислонился к прохладному стеклу, одно не давало ему покоя – он до сих пор не знал, куда улетела серебристая сова с оранжевым загривком. Его возлюбленная все еще не вернулась и не подавала о себе вестей. Предательство нанесло ей обиду, и пастор раскаивался о том каждый день, просто раньше его помыслы занимал Скарабей или поимка бежавшей шпионки, но это уже позади и в данное мгновенье пастору остается только догадываться о том, куда спряталась возлюбленная. И эти помыслы сводили с ума Фрая.
Он снова лег в постель, но сон больше не подходил к изголовью пастора, Морфей одиноко скрылся через дверную щель, не позволив своему подопечному полноценно отдохнуть. Мысли лениво проплывали одна за другой, порхали в таком же круговороте стихии под названием осознание. Он провалился в спасительную тьму только с рассветом, когда уставшее сознание потребовало передышку. И во сне она шла в красивом платье старинного покроя, с чепцом на голове и белой вуалью, развеивающейся от дуновения ветра, вокруг так же кружили снежинки, Фрейлин ловила их ладонью и сжимала. Ее глаза были наполнены печалью, но только таковой, которую человек уже принял и продолжает жить с ней в сердце. Как хотелось Фраю заговорить со своей возлюбленной, только он не мог, а она медленно проплыла мимо, и только ее вуаль еще некоторое время развевалась по ветру. А дальше за окном уже зажигалось серое марево нового дня, Фрай уже был на ногах, в ожидании новых испытаний, размышляя над странными словами Айва.
