Объяснение жреца глубоко поразило Потифара; выслушав его до конца, он вскочил и в волнении заходил по комнате. Вся семейная драма представилась ему в ином свете: он вспомнил, как Иосэф сам навязался передать Ранофрит его предложение и как необычайно скоро получил ее согласие, когда она была заведомо влюблена в Гора. И если Иосэф сумел тогда чарами поработить ее волю, то тем более во второй раз он мог ей внушить все, что хотел, и теперь становилось несомненным, что бедная Ранофрит – несчастная жертва подлого еврея. Во время величайшего блаженства – обладания любимой женщиной – Потифар не задавался вопросом, каким путем Иосэф доставил ему это счастье; он только упивался им. Теперь же сам Потифар стал жертвой этой тайной силы.
Тяжело вздохнув, он остановился перед Потифэрой.
– Слова твои мне разъяснили многое, и твои предположения совершенно верны. Оставим наш печальный разговор; я простил Ранофрит от всей души, а этот негодяй никогда уже более не переступит порога моего дома. И мы постараемся как можно скорее забыть о случившемся несчастье.
Две недели спустя Верховный жрец с семьей вернулись в Гелиополь, так как Ранофрит была уже вне всякой опасности; молодая и крепкая ее натура, видимо, возвращала ей силы и красоту. С их отъездом тоскливо потянулись скучные дни однообразной жизни молодой женщины. Она никуда не выходила, избегала людей, а один вид рабов был ей противен. По целым дням сидела она одиноко на террасе или на плоской крыше, перебирая мрачные мысли и вспоминая весь павший на нее позор, сгубивший ее честь и счастье. Редкий день не заходил к ней Потифар хоть на несколько минут; гнева и недовольства в нем она более не замечала, но в его печальном и серьезном взгляде она читала, что прежней любви к ней уже не было.
Жаловаться Ранофрит не имела права, сознавая величайшее снисхождение к себе мужа, простившего ей все причиненное горе; но холодность и одиночество, на которые он осудил ее, угнетали молодую женщину; раскаяние и горечь сжимали ее сердце. При одном воспоминании об Иосэфе теперь в ней закипали ненависть и отвращение; зато Потифар с каждым днем выигрывал в ее сердце. Думая о нем постоянно, она невольно стала интересоваться им; все ее мысли летели к нему; он казался ей столько же красивым, сколько добрым; ясный и повелительный голос его, когда он отдавал приказания, заставлял биться ее сердце. Ужас одиночества сильнее охватывал ее при воспоминании о той любви, с какой он раньше относился к ней, о его прежней заботливости доставлять ей удовольствия: как он осыпал ее подарками, гордился ею, вывозя в свет; как радовался всем ее успехам и как был счастлив, когда мог посвящать ей все свое свободное время!
