— Что ж, а я Алан Фэйрклоф. Я покупаю дом Льюисов на острове. Хотел, если это возможно, познакомиться с твоим отцом.
— Дом мистера Спенсера Льюиса? — переспросила она, с подозрением оглядывая его.
— Именно.
Он был порядочный зануда, — сказала девочка.
Фэйрклоф хихикнул.
— И что тут такого смешного? — спросила она надменно.
— Ничего-ничего, — ответил Фэйрклоф — Ты просто прелесть.
Она чуть надула губки, а потом обернулась, чтобы позвать отца.
— Папа, приехал мистер Феаршкаф…
— Клоф, Фэйрклоф, — поправил Алан, произнося фамилию по слогам.
Диана недобро улыбнулась.
— Да, я знаю. Но мне больше нравится Феаршкаф.
До слуха Алана донесся звук шагов. Видимо, Дариуса Крауна Маленькая девочка снова повернулась к Фэйрклофу и уставилась на него почти прозрачными голубыми глазами.
— Этой ночью мне снилось, что вы приехали сюда, мистер Феаршкаф. Мне снилось, что я стою перед окном своей спальни и вижу, как вы подъезжаете на черной машине. Только это был кошмарный сон. Из вашей машины вышел кое-кто другой.
— Вот как? И кто же это был?
«Интересно, — размышлял он, — доводилось ли ей уже испытывать сильную боль или это удовольствие она познает только в подростковом возрасте?»
— Дьявол, — ответила она. — Но он выглядел точно так же, как вы. И глаза у него были как у вас.
— Ладно, признаюсь, — засмеялся Фэйрклоф. — Он мой дальний родственник с материнской стороны. Неудивительно, что ты уловила сходство.
9
Это было много лет назад, но Алан до сих пор ощущал волнение, вспоминая первую встречу с Крауном и его семейством и тонкие ростки доверия, которое они испытывали друг к другу. Алан купил дом Льюиса, отремонтировал и стал все больше и больше времени проводить на острове, навещая Краунов летом и в зимние праздники.
Он показал им то, что было запечатлено в камне из французской пещеры, а они, в свою очередь, показали ему свое сокровище — более ценное, чем все богатства христианского мира.
Алан научил их закрепощающему заклинанию и тому языку, который понимало их сокровище.
Однако пристрастия Фэйрклофа и многочисленные финансовые сделки вынуждали его подолгу бывать в разъездах: Рим, Лондон, Нью-Йорк… места, кишащие народом, где можно было отыскать согласных на насилие юношей и девиц, чей протест выражался лишь гримасой… где он мог духовно совершенствоваться на свой лад и при этом сохранять свое инкогнито…
Но «Щиты» и Крауны, остававшиеся в маленьком поселении, неустанно манили его обратно.
Впрочем, он не противился этому зову.
