Наступила весна – невероятная, сумасшедшая. То ли я отвык от харьковского тепла, то ли в этом году природа действительно отыгралась по полной. Часто, оставаясь один, я садился в машину и уезжал за город – к зеленым, словно нарисованным гуашью полям. Никогда не замечал в себе страсти к пейзажам, но сейчас мне все чаще хотелось дышать этим всем, будто я изголодался по воздуху, по пространству вне города, по свободе. Так крепко я был заперт в собственной голове с не нужными никому, кроме меня, чувствами. Однажды я набрел на кусты сирени, и одного вдоха было достаточно, чтобы закружилась голова, – аромат сирени всегда ассоциировался у меня с Леной. Черт знает почему, может, это какие– то женские хитрости, духи или гель для душа. Иногда я лежал, уткнувшись в ее затылок, и долго пытался разобрать букет запахов на ее коже и волосах – легкий аромат мускуса, нотка сандала, сладкая ваниль. «Что из этого твое, – думал я, – что на самом деле твое, что скрывается под всем этим?» Но когда я целовал ее, то чувствовал только сирень. Я даже прозвал ее шутя Сиренкой, и это было единственное прозвище, против которого Лена не возражала. Не сдержавшись, я сорвал несколько веток, сел в машину и поехал к Кире. Я думал о том, как попрошу Соню поставить ветки в вазу, как придет Лена и увидит этот дурацкий букет, и поймет, что он был собран для нее. Непонятно, на что я рассчитывал, конечно, но я меньше всего думал о том, как она однажды окончательно перестанет уважать меня за мою слабость. Возможно, потому, что в глубине души я знал – она никогда не станет меня осуждать за то, что я люблю ее.
Я совсем не был готов к тому, что дверь мне откроет Лена. Смущенно улыбаясь, она объяснила, что Кира и Соня ушли в кино, и пригласила меня зайти и вместе их подождать. Мы оба испытывали неловкость, как все, кто когда-то были вместе, а теперь пытаются дружить. Я протянул ей свой нелепый букет, и она заулыбалась, сразу разгадав намек, но ничего не сказала. Она вообще была на удивление молчалива и задумчива, и мне ничего не оставалось, как, усевшись на кухне, начать расспрашивать ее о работе, общих знакомых, о ее дуэте с горе-гитаристом.
– Нет больше дуэта, – грустно сказала она.
– Почему? Круто же было!
– Ого, а ты слышал, да? – встрепенулась она, смущаясь и в то же время сгорая от любопытства. – И как тебе? Понравилось?
– Интересно мое мнение? – мне льстило ее смущение.
– Ну, ты же музыкант.
– Музыкант из меня, мягко говоря, никакой.
