– Это верно. Но ведь и для тебя каждый день может стать последним. Изо дня в день в Риме рушатся дома, погребая сотни людей под обломками, тонут корабли, молния попадает в какого-нибудь пастуха… Вся наша судьба предопределена богами. Так почему же я должен бояться?
– Но ты ведь рискуешь гораздо больше, чем все остальные.
– Не думаю. Когда я выхожу на арену, у меня есть четкая цель – победить. Я стараюсь сохранить свою жизнь и делаю для этого все. Когда ты приходишь в цирк, ты думаешь о том, что случится со мной, и совсем не заботишься о безопасности собственного места. Поэтому не исключено, что твой риск даже превышает мой. Вспомни катастрофу на озере.
– Суда по этому делу не будет, – сказал Ферорас, – хотя каждому в Риме известно, что вина лежит на Нарциссе. Он в течение многих лет растрачивал государственные деньги и бесценную рабочую силу, чтобы воздвигнуть памятник правлению Клавдия, но станет это надгробным памятником ему самому. Основная идея – осушить озеро – была хороша, осуществить ее пытались и другие. Планы, однако, были составлены плохо и выполнялись небрежно, а результат мы знаем. В верхней части канала массы воды разрушили почетную трибуну и смыли немало плодородной земли, в нижней же его части вода остановилась, так и не достигнув своей цели, реки Лирис. Куда годится такая работа? Однако de mortuis, nil nisi bene… не будем говорить плохо о мертвых!
– Он будет заморен голодом в темнице, – сказала Мариамна.
– Нарцисс поставил не на ту лошадку, – сказал Ферорас, – но кто бы мог подумать, что Агриппина станет когда-нибудь править государством! Хотя Нерон и император, бразды правления Агриппина держит в своих руках. Император еще слишком молод, он еще не оторвался от материнской груди… тем более что он, к тому же, ее любовник.
– Любовник собственной матери? – изумленно переспросил Вителлий.
– Да, собственной матери, – кивнул Ферорас. – Сенека и Буррус, его воспитатели и советники, подыскивают сейчас женщину, как можно более похожую на Агриппину, чтобы отвлечь чувства императора от этой противоестественной связи. К Октавии, на которой Нерон женился в шестнадцать лет, у него нет вообще никаких чувств.
– Неужели среди сотен тысяч римлянок трудно найти похожую на Агриппину? – насмешливо улыбнулась Мариамна.
– Тем не менее это так. Агриппина ведь не отвечает классическому идеалу красоты римлянок, чуть ли не с детства начинающих зашнуровывать себе грудь, чтобы она оставалась маленькой и как бы не вполне развитой. У Агриппины материнское тело и грудь, словно у шлюхи из лупанария.
