Дома — едва он взялся за чемоданы — начались обычные разговоры.
— Я бы на твоем месте поехал только на машине, — посоветовал сын. — Хочешь, я возьму два дня за свой счет и сам тебя отвезу, для чего, в конце концов, своя машина! — Сын хотел этим сказать, что всегда готов отблагодарить отца за подаренные «Жигули», однако настаивать на своих услугах не собирался. Он знал, что Алексей Александрович все равно поступит по-своему, поедет в родную глухомань непременно с Савеловского, идиотским ночным поездом.
Жена относилась к осенним поездкам Алексея Александровича далеко не так равнодушно, как сын.
— Опять Савеловский! Опять ночью! Там и днем не найдешь носильщика! — Несмотря на все неудобства, жена горит желанием поехать с Алексеем Александровичем в его родной город. Получив категорический отказ, она ходит с видом смертельно обиженной и несчастной, что ей, впрочем, не мешает предлагать свою помощь в укладке чемоданов. Однако Алексей Александрович всегда укладывается в эту поездку сам, запершись на ключ в кабинете. Жене остается неизвестным, чем он набивает два чемодана из превосходной черной кожи. Она готова заподозрить бог весть что, ее небогатая фантазия рисует какую-то прежнюю любовь или позднюю страсть к сдобной провинциалке. Жена молчит и дуется, ссора назревает и наконец прорывается в тот момент, когда чемоданы вынесены в прихожую.
— Я провожу! — жена самоотверженно хватается за один из чемоданов и не может оторвать от пола.
— Ни в коем случае! — Алексей Александрович снимает с вешалки кожаное пальто, нахлобучивает финскую кепку с наушниками и берется за чемоданы. Жена закатывает истерику, он выносит чемоданы к лифту и захлопывает дверь, толсто обитую дерматином, выстеганным, как ватное одеяло. Внизу его ждет заказанное такси.
Савелий залит мертвенным зеленым светом. Столичная публика течет направо, к автоматическим кассам и пригородным электричкам. Алексей Александрович, согнувшись под тяжестью чемоданов, бредет, тормозя поток глубинки, вечно боящейся опоздать на поезд. Его обгоняют с обеих сторон. Только обремененные огромными рюкзаками пассажиры в болотных сапогах и непромокаемых куртках движутся, как и он, не спеша. Увы, путешествие к истокам сделалось за последнее время повальной модой. Алексей Александрович неприязненно косится на раздутые рюкзаки, прорисованные округлостями консервных банок, на удочки и ружья, зачехленные в брезент. У него нет ничего общего с искателями простоты и тишины, его возмущают их зеленые болотные доспехи и неопрятные рюкзаки. Все это ненатурально, напоказ, без должного уважения к своим родным деревням, к отцам и дедам, не имевшим возможности покупать и носить приличную одежду. Сам Алексей Александрович не позволил бы себе одеться в эту поездку иначе хоть на йоту, чем он одевался в Москве.
