Монахи направились к церкви, и, как и предположил приор, Колумбанус пристроился к ним сзади, на свое привычное место, ибо теперь, когда брат Джон был лишен церковного утешения, он остался самым младшим среди братьев-паломников. Колумбанус скромно проследовал за ними и отстоял службу, по-прежнему пребывая как бы во сне.
Церковь была переполнена до отказа, а еще больше народу столпилось снаружи у дверей. Всю округу облетела весть о том, что в часовне святой Уинифред случилось нечто странное и чудесное, а на мессе вполне можно ждать продолжения.
До самого конца службы состояние брата Колумбануса оставалось неизменным. Но когда приор сделал первый шаг к двери, Колумбанус содрогнулся, вскрикнул и изумленно уставился на окружавшие его знакомые лица. Он улыбнулся, и лицо его ожило. Юноша протянул руку, словно желая задержать приора, и громко сказал:
— Отче мой, что это? Какая благодать снизошла на меня! Как мог я оказаться здесь? Ведь я помню, что находился в другом месте. Из мрака ночи перенесен я в ясный день. Конечно же, это снова тот мир, который я покидал. И хотя он прекрасен, я, недостойный, сподобился увидеть мир иной — более прекрасный. О, если бы я мог тебе обо всем поведать!
Все глаза обратились к нему, каждый стремился не пропустить ни одного слова. Никто не ушел из церкви, и даже те, что оставались снаружи, сгрудились теснее.
— Сын мой, — произнес приор Роберт, в голосе которого звучала доброта и невольное восхищение, — здесь ты среди своих братьев, возносящих молитвы Господу, и тебе нечего бояться и не о чем сожалеть. Ибо ниспосланное тебе видение, безусловно, должно поддержать тебя и дать силы жить в этом несовершенном мире, в надежде на обретение царствия небесного в будущем. Ты остался на ночь вместе с братом Кадфаэлем молиться в часовне святой Уинифред — помнишь ли ты об этом? Но посреди ночи нечто снизошло на тебя, и дух твой на время покинул нас, покинул твое тело, но оно осталось невредимым и покоилось мирно, как у спящего ребенка. Мы принесли тебя сюда, но дух твой отсутствовал среди нас, теперь же он возвратился. Тебе была оказана великая милость.
— О великая святая, она гораздо могущественнее, чем это можно себе представить! — буквально пропел Колумбанус, лицо которого озарилось внутренним светом. — Мне выпало стать глашатаем великого добра и орудием примирения. О отче… отец Хью… братья! Позвольте мне говорить здесь перед вами, ибо то, что мне надлежит сообщить, касается всех нас.
