— Отец настоятель, я молю вас помочь Ивете де Массар! — Желанная минута настала, и Йоселин не мог больше сдерживаться. — Святой отец! Ее владения охватывают пятьдесят поместий в четырех графствах, это уже само по себе целое графство. И они поделили его между собой, ее дядюшка и жених. Бедняжка продана одним и куплена другим против ее воли, — о Господи, да у нее уже не осталось воли, ее укротили! — вопреки ее воле! Я обидел их только тем, что люблю ее и мечтал вырвать ее из этой тюрьмы…
Вторая половина его фразы, хотя Кадфаэль и придвинулся настолько близко, что услышал все, для большинства наверняка потонула в криках негодования. Громче всех звучал голос Агнес. Он с лихвой перекрывал голос противника. Йоселин, как ни старался, не мог его заглушить. И тут заслышался четкий цокот копыт. Мгновение спустя во двор иноходью въехали всадники — представители королевской власти. Их было много. Споры, завязавшиеся было вокруг молящего Йоселина и протестующего Пикара, прервались на полуслове. Все взоры обратились к ним.
Впереди ехал Юон де Домвиль, Все мускулы на его лице были напряжены, точно бицепсы у борца; его злобные, настороженные черные глазки горели мстительным огнем. Рядом с ним ехал Жильбер Прескот, шериф короля Стефана в Шропшире — крепкий, поджарый рыцарь средних лет, с соколиными бровями и крючковатым носом. Черная раздвоенная борода шерифа была обильно усеяна сединой. За шерифом следовали начальник караула — сержант — и семь-восемь старших чинов, — отряд довольно внушительный. Въехав в ворота, шериф дал знак своим людям остановиться. Воины спешились, сам шериф тоже слез с лошади.
— Вот он! — прорычал Домвиль, сверкая глазами и глядя на Йоселина. Тот пораженно уставился на барона, не понимая, в чем дело. — Вот он, мошенник, собственной персоной! Разве я не говорил, что он будет сеять смуту везде, где только можно, прежде чем уберется отсюда? Хватайте его, шериф! Держите каналью!
Он был так увлечен, что не сразу заметил присутствовавшего здесь настоятеля. Огненный взгляд Домвиля с запозданием остановился на суровой молчаливой фигуре. Барон спешился и с грубоватым почтением обнажил голову.
— С вашего позволения, отец настоятель! У нас дело чрезвычайное. Мне очень жаль, но этот молодой плут осквернил стены вашей обители.
— Беспокойство, которое он нам причинил, — холодно ответил Радульфус, — как мне представляется, не требует того, чтобы приводить сюда шерифа с сержантом. Насколько я понимаю, если молодой человек и виновен, то уже ему пришлось заплатить за это. Отстранить его от службы у вас — ваше право. Но преследовать его дальше, по-моему, несколько чрезмерно. Разве что у вас есть против него какие-то новые обвинения? — Он вопросительно посмотрел на Прескота.
