заметил, что кризис после отречения «подорвал репутацию и политический статус величайших и наиболее дальновидных государственных деятелей из ныне живущих».
Еще одним просчетом Гитлера было то, что он предполагал, что Эдуард VIII мог так же влиять на внешнюю политику, как и его предок и тезка, Эдуард VII, чья антигерманская политика помогала Антанте. И если эта ошибка была понятна, непонятной была – даже немецким дипломатам – необдуманная реакция фон Риббентропа, а именно обвинение евреев и масонов.
Гитлера убеждали в этой конспираторской сказке, пока он действительно не поверил, что Эдуарда убрал Черчилль. Политик хитроумно подвел короля к сомнительному браку, чтобы было легче его сместить.
Последим заключением, к которому пришел Гитлер, было то, что Британия и Франция были непримиримыми «противниками» Германии. Естественно фон Риббентроп согласился и сказал, что как только Эдуард ушел, вся надежда на англо-германское сближение исчезла. Хотя в то время он деловито строил союзы против Британии, нацистское руководство жило самообманом: они убедили себя в том, что когда-то мечтали об устойчивой дружбе с Британией.
Ранний признак того, что нацистский волк начал скалить зубы, появился через несколько недель после отречения, когда Маунтбеттены решили устроить вечеринку в честь дипломата принца Людвига фон Гессен-Дармштадского, известного как принц Лю, после того, как он прибыл в Лондон, чтобы занять должность ассистента фон Риббентропа в посольстве. Гости, включая нового короля Георга VI и его жену, были приглашены в их великолепный дом Брук-Хаус на Парк-лейн. Но Гитлер, все еще разъяренный после ухода Эдуарда, по-видимому, запретил принцу Лю появляться на мероприятии.
Первые несколько недель после отречения были несомненно самыми тяжелыми для пары. В течение полугода перед тем, как развод миссис Симпсон стал окончательным в апреле 1937 года, им пришлось быть в разлуке в разных странах, дабы избежать возможных обвинений в тесных связях и тайном сговоре. Рождество стало самым трудным моментом, они были вдалеке друг от друга, изолированные от друзей и семей. Герцог описывал свою новую жизнь как «ад», выразив свое разочарование в письме Герману Роджерсу за три дня до Рождества:
«Какое ужасное время мы все пережили, но худшее позади, и я знаю, как чудесно вы отнеслись к ней. Все эти месяцы разлуки были настоящим адом, и это было вовсе необязательным – однако, кажется, мы не можем встретиться, пусть будет так, но мы справимся, насколько трудно бы это ни было. Есть что-то величественное и прекрасное в том, чего с нетерпением ждешь».
