Так и начинаем мы с мамой жить — в какофонии чужой жизни, оккупирующей нашу и лишающей нас возможности работать дома.
О том, что отец может преподавать, даже мысли не возникает. Мешком сидит он целый день перед орущим телевизором. И во время еды не выключает. Телевизор мы с мамой выключаем, лишь когда отец засыпает. Волочём отца к дивану — тут же, в гостиной — до спальни нам его, двухметрового и тяжёлого, не дотащить.
Наступает день, когда прямо из школы я иду в библиотеку. Но в библиотеке голова тоже не работает — я слишком устала.
Дом Ангелины Сысоевны далеко от библиотеки, дальше нашего. Ранец набух дождём, тянет всё больше и больше — переломлюсь сейчас назад и затылком грохнусь о землю.
Может, случилось чудо и дома тихо? Но наш дом издалека грохочет стадионом, хоккейным матчем.
Скорее к Ангелине Сысоевне.
Едва тащусь.
Наконец добрела. Дом — трёхэтажный, зелёный, с террасами вверху и внизу. Словно в первый раз вижу, какой он красивый. В нём есть комната для меня. Сейчас отдохну.
Уже поднимаю ногу на крыльцо, вдруг вижу Пыжа на насыпи, с затянутыми мутной плёнкой глазами.
Пыж разрушил меня и — вывел из спячки.
А ведь мой мальчик — сын Пыжа, Виктора. Я так берегла мальчика!
Чего больше — отрицательного или положительного — в том, что случилось на насыпи?
Стою перед крыльцом дома, в который меня звали жить. Меня хлещет дождь.
Так или иначе, я пришла к Ангелине Сысоевне, не к Виктору.
И всё-таки иду прочь. Снимаю с плеч ранец, теперь меня перекашивает в сторону.
То, что я не хочу терпеть насилия — это хорошо или плохо?
— Доченька!
Ангелина Сысоевна, под огромным зонтом, идёт от нашего дома.
— Бедная моя, скиталица. — Она раскидывает зонт и надо мной, я ставлю ранец на свой сапог. — Бесприютная моя. А я у вас была. Принесла вам с мамой подарок.
У меня скулы свело от голода, жажды и обилия залившей меня воды. Слизываю капли с губ.
Ангелина Сысоевна отвечает на мой немой вопрос:
— Чтобы вы с мамой могли заниматься, я купила наушники! Надевает их отец, подключается к телевизору, и весь гам шкварит в уши только ему.
— И дома будет тихо?
— И дома будет тихо. Идём, увидишь. И нечего мучиться под дождём, и нечего голодной торчать в библиотеке целый день. Идём же!
Щиплет в носу. Прижаться бы к ней, поцеловать её, сказать «спасибо». А я не то что ранец стокилограммовый поднять не могу, вздохнуть сил нет.
Ангелина Сысоевна берёт мой ранец.
— Боже мой! С такой тяжестью каждый день?!
Уже издалека мы слышим вопли погони, стрельбу, свист.
