Не сюда ли, в этот павильон, приводил он и Шушу?
Отец убил Шушу.
Может, и Люша уже умерла? Лежит там скрючившаяся, с руками на животе — последним движением спасти ребёнка.
Ещё, может быть, есть шанс спасти? «Шу-шу», «Лю-шу», «шу», «шу»… — шуршит в голове, и под это «шу-шу» я на подламывающихся ногах еле-еле передвигаюсь к своему — к Люшиному отсеку. Может, это Люша, не отец, выбрала?
Волосы — по спинке стула, Люша сидит лицом к моей сосенке.
День на исходе, и потому я не вижу рыжины волос. Сумерки припорошены моросью. Окно — тёмно-серое, в мороси.
Как тихо я ни подошла к отсеку, а Люша обернулась. Вскочила.
Сколько надежды в её лице!
В тот миг, когда надежда эта сменилась страхом, я сказала:
— Он убьёт тебя… — Хотела сказать «как Шушу», с разбега захлопнула рот. — Он — подонок, — вместо этого сказала я. — Ты зря это…
Под словом «это» я понимаю — «полюбила его», а Люша говорит:
— Он взял силой. Я и не понимала, что со мной, мне и в голову не приходило. Мне нужно было лишь видеть и слышать его. Он такой умный, так много знает! Он такой красивый! Он так улыбается! Он такой ласковый!
Я подхожу к Люше и обнимаю её, животом к животу.
Это первый в моей жизни человек, которого я обнимаю.
А когда наши дети толкнулись друг в друга, я отстранилась и сказала Люше:
— Если ты хочешь родить ребёнка и выжить, тебе надо уехать из Посёлка, Мир — большой, может быть, и найдёшь себе пристанище. Всё равно тебе нужно учиться.
— Я не могу без него, — говорит Люша.
— Он — подонок, — повторяю я в третий раз. — Он очень плохой человек. Его нельзя любить. Моя мама любит его всю жизнь, но она несчастна — он изменяет ей, он искалечил её жизнь.
— Нет, — близко-близко чёрно-громадные зрачки. — Не искалечил, он дал её жизни смысл. Она может смотреть на него, она может служить ему, она может слышать его дыхание ночью. — Люша замолкает, видимо, ищет, чему же ещё может радоваться мама, как ещё наслаждаться отцом, и неожиданно я понимаю: а ведь именно так и происходит, мама именно наслаждается, любуется отцом, глаз не сводит с него, когда он дома, ловит каждое слово и именно служит ему. Ей нравится это — она спешит услужить ему. — Нет, он не искалечил ей жизнь. У неё — полная жизнь. Она — хороший учитель, — говорит Люша.
— Ты смеёшься, её никто не слушал, когда она вела уроки, над ней все издевались.
— Вот и не все. Я любила уроки Марии Евсеевны. Садилась на первую парту и записывала каждое слово. Цветы выращиваю, как учила она, травы собираю. Я хорошо знаю и ботанику, и анатомию. Всё, что она рассказывала, я усвоила.
