Вопрос один: хочу я или не хочу, чтобы мальчик родился? Слова Ангелины Сысоевны точны.
Ключа за притолокой не было, а дверь плотно закрыта. Осторожно потянула я её на себя, она легко, не скрипнув, открылась. Вторая — та, которую нужно открывать ключом, распахнута, и в павильоне звучит мурлыкающий голос отца:
— Ну, а теперь, когда мы доставили друг другу удовольствие, я разрешаю тебе сказать, что ты хотела.
— Я беременна, — говорит Люша.
Одета она или ещё раздета? Сколько месяцев её ребёнку? Мальчик он или девочка? — вопросы глупы, но они возникают в зловещем молчании.
То, что молчание — зловеще, ощущается даже здесь, далеко от отсека, где отец с Люшей. Я вылезаю из сонной одури, в которой пребываю целый день, как из старой кожи. Бедная Люша. Что ждёт её? Кто её возьмёт под свою защиту? У меня-то есть мама и Ангелина Сысоевна.
— А какое отношение я имею к этому факту твоей биографии?
— Это ваш ребёнок, вы же знаете. Вы же знаете, я только с вами… вы же знаете…
— Как ты можешь доказать мне это?
— Что?! — лепечет Люша. — То, что я была девушкой? Или то, что я ни с кем…
— Ты смеешь навязывать мне своего ребёнка? Ты смеешь со мной торговаться? Как ты смеешь задавать мне вопросы?
Не вижу, а словно вижу: он хватает её за плечи и трясёт, как меня.
«Господи, пощади Люшу! — воплю я про себя. — Он же вытрясет из неё ребёнка!»
Когда он трясёт меня, моя кровеносная система, связывающая меня в одно целое, разрывается на отдельные сосуды, хлещущие кровью, а позвоночник распадается на отдельные позвонки, и всё это по отдельности звенит, стучит, ходит ходуном, истекает кровью.
Сейчас я кинусь к Люше и закрою её собой.
— Даю тебе неделю, — ровный голос. Может, мне показалось и отец вовсе не трясёт Люшу? — Или ликвидируй ребёнка, или уберись из Посёлка. — И он движется к выходу, потому что голос его гремит близко.
Я ныряю в первый же отсек и прячусь за стену возле дверного проёма.
— Не забудь положить ключ на место.
Хлопает дверь.
По странной случайности отец тоже выбрал отсек — с сосенкой против окна.
Первая мысль — о сосенке, а не о том, что отец убьёт девочку, как убил Шушу.
Никто не говорил мне — «они жили», но я теперь знаю это. Они жили — Шушу и мой отец. Я помню… он оставался с Шушу наедине в классе, когда ребята уходили на перемену.
Сколько лет прошло, и лишь в эту минуту, когда Люша затаилась в своей беде, я вижу его плотоядный взгляд, которым он «ошаривает» тонкую фигурку моей любимой учительницы.
