— Да, кратчайшей дорогой на Элфорд, — мрачно заметил Хэлвин.
— Вот-вот: разыскать кошку, чтобы подсадить ее к голубкам… Ну, ясное дело. в Элфорд, куда же еще? Но ты должен оставаться здесь. Если понадобится вмешаться словом или делом, я справлюсь не хуже тебя.
Дверь на улицу была открыта, и мужчины по ступенькам спустились во двор. Двое держали в руках факелы. Кадфаэль, шедший позади всех, секунду помедлил на пороге, как бы присматриваясь к искрящейся, морозной ночи. Земля была едва припорошена, ветер сдувал колючий мелкий снег, который сыпался с неба — почти безоблачного, звездного и слишком холодного, чтобы ожидать обильного снегопада. Он обернулся назад и увидел в дальнем конце холла испуганных, сбившихся в кучку женщин — хозяек, служанок — всех вместе: они неотрывно смотрели на мужчин, которые один за другим уходили в ночь. Служанки сгрудились вокруг Эммы, чье полное доброе лицо пересекли горестные складки, а пухлые пальцы нервно теребили оборки юбки.
Только Элисенда стояла немного в стороне от всех и не искала утешения в кругу домочадцев. Она находилась довольно далеко от ближайшего к ней факела, и гротескные, пляшущие тени мешали как следует разглядеть ее лицо. Она, несомненно, слышала все, что говорила мужу Эмма, и все, что потом рассказала Мадлин. Теперь и она знала, куда ушла Эдгита — куда и зачем. Широко раскрытыми глазами она смотрела перед собой в будущее, которое вдруг заволоклось пеленой неведения: что-то готовит ей эта ночь — смятение всех чувств, уныние, а может, беду? Ей достало сил добровольно принести себя в жертву, но к тому, что надвигалось на нее сейчас, она оказалась не готова. И хотя она ничем себя не выдала и ни одна жилка не дрогнула у нее на лице, в нем не осталось и следа недавней спокойной уверенности, на смену решимости пришла растерянность, а покорность обернулась отчаянием. Она вступила на поле брани с верой, что ей хватит сил достойно принять бой, неважно какую цену придется за это заплатить, и вдруг обнаружила, что земля у нее под ногами задрожала и разверзлась и более она своей судьбе не хозяйка. Ее лицо — живое воплощение разбитой вдребезги решимости, такое беззащитное и потерянное — было последнее, что успел заметить Кадфаэль и что унес он с собой в ночь и мороз.
Сенред поглубже надвинул капюшон плаща, чтобы укрыть лицо от ветра и, выйдя за ворота манора, свернул на какую-то незнакомую Кадфаэлю тропу. Они с Хэлвином попали сюда с главного тракта, привлеченные светом факела в усадьбе, а эта тропа уходила под углом назад и соединялась с дорогой, пролегавшей намного ближе к Элфорду, таким образом путь сокращался на полмили, не меньше. Ночную тьму рассеивал тусклый полусвет — частью от звезд на небе, частью от тонкого снежного покрова на земле, поэтому шли они, вытянувшись гуськом, довольно быстро. Местность здесь была открытая, поначалу вовсе без деревьев, а затем вдоль обочины стали появляться перелески и заросли кустарника. Кругом не было слышно ни звука — только их собственные шаги и дыхание, да еще слабое посвистывание ветра в кустах. Сенред дважды приказывал им остановиться и замереть, чтобы ничто не нарушало тишины, и тогда громким криком оглашал окрестности, но ответа они так и не дождались.
