— Во имя всего святого! — негодующе воскликнул Росселин, ибо это был именно он. — Зачем ты мучаешь себя, словно тебе еще мало?!
Хэлвин недостаточно пришел в себя, чтобы хоть как-то откликнуться на слова юноши. А Кадфаэль, который про себя счел реакцию Росселина вполне здравой и разумной, вслух практично заметил:
— Подержи-ка его, пока я подниму костыли. Да благословит тебя господь, ты появился как нельзя вовремя. А ругать его без толку — он выполнял обет.
— Глупый обет! — отрезал Росселин со свойственной юности категоричностью. — Кому от этого стало лучше?
Но, несмотря на искреннее возмущение, он заботливо обхватывал Хэлвина за плечи и встревоженно заглядывал ему в лицо.
— Ему стало лучше, — ответил Кадфаэль, подсовывая костыли Хэлвину под мышки и начиная растирать его негнущиеся пальцы. — Глядя на него, поверить в это трудно, но ты все же поверь. Ну вот, теперь он будет сам опираться на костыли, а ты только придерживай. Тебе в твоем-то возрасте легко говорить о глупых обетах, ты спишь ночью спокойно, ни о чем не сожалея и ни в чем не раскаиваясь. Кстати, откуда ты взялся? Кто тебя прислал? — спохватившись, осведомился Кадфаэль, с интересом разглядывая юношу — уж больно тот не подходил на роль доверенного посланника Аделаис — слишком юн, слишком прямодушен, слишком наивен.
— Никто, — лаконично ответил Росселин, а затем, смягчившись, пояснил: — Сам пришел — из любопытства.
— Вполне естественное побуждение, — согласился Кадфаэль. Ему ли не знать, сколь часто он сам впадал в тот же соблазн.
— Видишь ли, утром у меня никакой срочной работы не было, а Одемар сейчас занят с управляющим. Послушай, надо поскорее доставить этого брата в дом, там, по крайней мере, тепло. А не сходить ли за лошадью? Вот только сможем ли мы взгромоздить его на лошадь?
Хэлвин, вернувшись на землю из заоблачных далей, вдруг понял, что его обсуждают, словно он какой-то бесчувственный тюк, и счел себя оскорбленным.
— Благодарю, но я прекрасно могу идти сам, — сухо произнес он. — Не смею больше злоупотреблять вашей добротой.
Хэлвин перехватил костыли поудобнее и сделал первый неуверенный шаг. Кадфаэль и Росселин встали по обе стороны, готовясь подхватить его, если он оступится. Когда они добрались до ступенек у выхода из храма, Росселин зашел спереди, а Кадфаэль подстраховывал Хэлвина сзади. Однако тот, воодушевленный исполнением своего заветного желания, не хотел, чтобы ему помогали, и твердо решил проделать весь путь самостоятельно. Так они и брели потихоньку, благо спешить теперь было некуда, и Хэлвин три раза останавливался по дороге, чтобы передохнуть. Следовало отдать должное деликатности и душевной чуткости Росселина: всякий раз, когда Хэлвин стоял, тяжело навалившись на костыли, и собирался с силами, юноша не выказывал ни малейшего нетерпения и не лез с непрошеной помощью. Итак, Хэлвин вошел в кипящий утренней суетой двор на своих собственных ногах и уже из последних сил дотащился до домика. Едва оказавшись внутри, он буквально рухнул на тюфяк, в предвкушении заслуженного столь тяжким трудом блаженного отдыха.
