— Что правда, то правда. Я и сам догадался, откуда у Лотэра его загар.
— Вот как? — в первый раз Аделаис взглянула на Кадфаэля с неподдельным интересом.
— Я тоже пробыл несколько лет на Востоке, только это было до того как твой супруг отправился туда с Лотэром. Если он проживет достаточно долго, загар сойдет с него так же, как сошел и с меня. Для этого требуется много времени.
— Получается, ты попал в монастырь отнюдь не в юном возрасте? То-то я гляжу, в тебе совсем не чувствуется девственной невинности, — с мягкой усмешкой произнесла Аделаис.
— Я принял обет по своей собственной воле, — ответил Кадфаэль, — когда пришло время.
— Он тоже принял обет по своей собственной воле. Только я считаю, в отличие от тебя, поторопился, — непроизвольно вздохнула Аделаис и уже другим тоном продолжила: — Я попросила тебя прийти, потому что хотела спросить, всем ли вы довольны и не требуется вам еще чего-нибудь. Достаточно ли хорошо мои слуги заботятся о вас?
— Они очень внимательны и предупредительны. Мы безгранично благодарны за это и тебе и им.
— А еще я хотела спросить тебя о… о Хэлвине. Сейчас он в весьма удручающем состоянии. Будет ли ему когда-нибудь лучше? Поправится ли он?
— Он никогда не будет ходить так, как ходил раньше, — сказал Кадфаэль, — на это нечего и надеяться. Но со временем, когда мускулы Хэлвина окрепнут, ему будет легче. Он думал, что умирает, да и мы так думали, но не умер и, надеюсь, вскоре научится видеть в жизни не одни лишь темные стороны — после того, как душа его успокоится.
— А после сегодняшней ночи его душа успокоится? Ты думаешь, ему необходимо это ночное бдение?
— Думаю, успокоится. И думаю — необходимо.
— Тогда я благословляю его на это. А потом вы отправитесь в Шрусбери? Я могу дать вам лошадей. Лотэр потом заберет их.
— Ты очень добра, но он наверняка откажется, — ответил Кадфаэль. — Хэлвин дал обет совершить паломничество пешком, туда и обратно.
Аделаис понимающе кивнула.
— Тем не менее, я предложу ему это. Спасибо, брат, за то, что ты пришел поговорить со мной. Если он откажется, я больше ничем не смогу ему помочь. Впрочем, смогу! Я поговорю сегодня со священником после вечерни и попрошу, чтобы никто — абсолютно никто — не беспокоил Хэлвина ненужными вопросами. Ты ведь понимаешь, насколько важно, чтобы ничего не просочилось наружу? Скажи ему это. Тайну знаем только мы трое, пусть так и будет. Что же до всего остального — на то божья воля.
Когда Кадфаэль шел к домику, где спал Хэлвин, во двор въехал Одемар де Клари на рослой гнедой лошади. Топот копыт, бряцание сбруи и громкие голоса заранее оповестили слуг о приближении кавалькады и, подобно пчелам из растревоженного улья, они устремились со всех сторон навстречу хозяину. Сын Аделаис, высокий статный мужчина, был одет подчеркнуто просто. Ему не было нужды украшать себя — он и так достаточно ярко выделялся на общем фоне своей уверенной властностью. Капюшон его короткого черного плаща был откинут назад, открывая копну темных, как у матери, волос. Зато крупные резкие черты лица, высокий лоб, прямой нос и выступающие скулы Одемар унаследовал, конечно, от предков по отцовской линии.
