— Госпожа послала меня показать вам дорогу, — сказал он отрывисто и, не дожидаясь ответа, бодро пошел впереди.
У ворот он оглянулся и остановился, поджидая. Уразумев, что Хэлвину на костылях за ним не угнаться, он старался теперь идти медленнее, хоть это явно раздражало его. По собственному почину слуга Аделаис с ними не заговаривал, но отвечал на вопросы достаточно вежливо, правда, очень уж кратко. Да, Элфорд прекрасный манор, земля хорошая и господин тоже хороший. Когда Кадфаэль одобрительно отозвался об Одемаре как правителе, грум отнесся к этому безразлично. Вероятно, его лояльность распространялась лишь на госпожу Аделаис, но не на ее сына. Да, его отец тоже грум, и отец отца был грумом. К своим спутникам он не проявлял внешне ни малейшего интереса. Холодные светло-серые глаза его скрывали любые мысли, а может быть — отсутствие оных.
Он привел их к воротам весьма обширного манора, обнесенного надежной изгородью. Дом Одемара де Клари стоял прямо посередине. Над низким каменным этажом возвышался высокий деревянный, казалось, что над соларом находятся по крайней мере еще две комнаты. На просторном дворе свободно размещались небольшие жилые домики, конюшни, оружейные и прочие склады, мастерские, пекарня и пивоварня. Казалось, здесь очень много людей и все они заняты какой-то работой.
Грум подвел монахов к бревенчатому домику, стоящему возле самой ограды.
— Моя госпожа велела приготовить для вас отдельные покои. Здесь вы будете чувствовать себя свободно, а когда захотите идти в церковь, сторож у ворот выпустит вас. Его уже предупредили.
Аделаис позаботилась, чтобы у них были удобные соломенные тюфяки и вода для умывания. Послала им угощение со своего собственного стола. Велела передать, чтобы они без стеснения обращались к ее слугам в случае любой надобности. Но к себе она их не пригласила. Возможно, вид Хэлвина, терзаемого угрызениями совести, был чересчур сильным испытанием для ее милосердия. А, кроме того, здесь она сама не дома, и обихаживают ее не здешние слуги, а два грума, приехавшие с ней из Гэльса. Старший из них вскоре принес им мясо, хлеб, сыр и небольшую бутылку эля. Кадфаэль верно угадал их родство, вне всякого сомнения, старший приходился отцом младшему. Грубоватый, широкоплечий здоровяк лет пятидесяти, привыкший проводить больше времени в седле, чем на собственных ногах (отчего они навеки выгнулись колесом), был так же неразговорчив, как и его сын. И глаза у него были такие же холодные и недоверчивые, как у сына, и чисто выбритый подбородок так же упрямо выдвигался вперед. Отличал их только въевшийся в кожу отца бронзовый загар. Кадфаэль сразу понял что к чему — такой загар имелся лишь у тех, кто провел годы под жгучим солнцем святой Земли. Его господин был крестоносцем и он, вероятно, странствовал когда-то вместе с ним.
