…Даже если ты очень голоден, как пойдёт кусок в горло?!..Ещё звенит противно в ушах, ещё колотится сердце от недавних страшных раскатов, а тут ещё эта лестница, эта банка… Заметно было, что она жгла ему руку, но он всё же терпел, ухватив большим и указательным пальцами за самый край и широко растопырив остальные, но всё никак не мог зачерпнуть полной ложкой – чуть перегнёшь банку, проливается на брюки… Морщился от каждого стука ложки о стекло, казавшегося очень слышным сейчас… Бедняга взмок, густо краснел смущённо – так и не удалось даже разочек зачерпнуть полной ложкой, впору было расплакаться от стыда и досады…
Он ушёл.
Поспешно покинул этот двор, унося с собой банку неостывшего супа и позабыв впопыхах на перилах большой ломоть хорошо выпеченного хлеба… Но ещё некоторое время раздавался чуть слышно над притихшим домом дребезжащий звук, так напоминающий постукивание ложкой о стеклянную банку… Или это только казалось?
…когда, наконец, стемнело, на примятом драными острыми коленками, мрачно разукрашенном листе александрийской бумаги при свете карманного фонарика багровыми буквами возникло первое имя…
«…и тогда я уговорю маму, и мы принесём тебе кольцо, обручимся и станем…» – пунцовая, забившись в самый дальний полутёмный угол просторной комнаты, не умея совладать с бьющимся, рвущимся к горлу ликующим сердцем, девушка в который раз, не веря собственным глазам, перечитывала дорогие строки заветного письма, вложенного в простой армейский конверт. И какой хитрец, какой противный, какой милый, всегда ведь упрячет самые ласковые слова в самый конец! А вначале, как обычно, полушутливый тон (или всё ещё считает её ребёнком? Нет! Теперь уж точно нет!). А как хвастает! Очень взрослый, ничего не скажешь! Никак не придёт в себя от счастья, что служит в пограничных войсках.
«Обязуюсь, – писал любимый, – в самое ближайшее время совершить подвиг: поймать шпиона или даже двоих сразу, или знамя вынести, рискуя жизнью, из объятого пламенем штаба, если его, по несчастью, подожгут враги. Или грудью заслонить командира, если в него нацелит оружие подлый нарушитель государственной границы. И тогда меня точно представят к ордену и уж, как пить дать, предоставят внеочередной отпуск, потому как нет никаких сил терпеть мучительную разлуку… и тогда я уговорю маму…»…В который раз, дойдя до этих слов, Тома всхлипывала радостно, прикладывая летящие строки к влажным глазам, целовала припухшими губами.
