Люди старательно соскребали траурный налёт с некогда ясных черт, лихорадочно вспоминая по одной-двум проглянувшим буквам имена, чины, угадывая судьбы и запинаясь от горестных предчувствий, тщетно силясь подавить в себе с набегающими покаянными слезами тяжкое чувство застарелой смутной вины и горького стыда… только к чему всё это?!
Вот и Мирза Зияд, сторонясь вспыхивающих то и дело ожесточённых словопрений, с деланным спокойствием наблюдая реставрационную кутерьму, вздыхал иронично: «Высокий суд пересматривает дело в отсутствие обвиняемого… а также потерпевших». По причине чудачеств своих бывал он частенько предметом досужих домыслов; поговаривали, что давным-давно, ещё до того, как крепко обидели его, был он очень большим человеком. В дом этот переехал ещё до войны и с тех пор ни внешности своей, ни занятий не переменил – старел только, как и все мы. Ходил обычно в синем сатиновом пиджаке и таких же брюках, на всё ещё красивой гордо посаженой голове – невысокая круглая каракулевая шапка. Беседуя, поглаживал сухой крепкой ладонью левой руки седую стриженую бородку. В правой – янтарные чётки, неизменные в своём верчении, как маленькое колесико неотвратимо ускользающего времени…
…Смешная крошка Хоша превратилась с годами в стройную красавицу Хошгадам, вышла замуж, окончила медицинский институт, родила Чингиза и уехала вслед за мужем в Ленинград, где скрашивала аспиранту будни. Ризван в доме тестя бывал редко, так и не смог подобрать мудрёных ключей к сердцу строптивого старика. Дважды в год жена его приезжала к родителям отогреться, побыть с сыном, каждый раз педагогично, про себя, отмечая его замечательные способности и впадая временами в растерянность от его не по-детски серьёзных размышлений. И лишь одно огорчало её неизменно – неспешный рост маленького мудреца.
В последний раз мама приезжала к мальчику осенью и угодила аккурат ко дню рождения Омара Хайяма.
Лукав октябрь в этих краях. То дремлет себе спокойно, проживая недолгую череду схожих дней: ни холодных, ни тёплых – никаких. То начудит вдруг, да и перекупает разом беспечных горожан, от мала до велика, в ослепительной солнечной ванне – запоздалый кивок отошедшему лету. А то огорошит сырой промозглой ночью – первое заискивающее приветствие неслышно надвигающейся зиме. Таков здесь октябрь, ненадёжный спутник, обманщик и плут, сотворённый по капризу природы на стыке двух её вечных начал, их обоих угодливый служка.
