Островский в Берендеевке | страница 77



Почти на целый век раньше появления «Свата Фадеича» русский писатель родом из мелкопоместных галичских дворян Александр Онисимович Аблесимов написал на костромском материале первую отечественную комическую оперу «Мельник, колдун, обманщик и сват». Случайно ли Чаев, давая название своей пьесе, допускал его перекличку с названием известного произведения Аблесимова? Думается, нет.

Прощание с Высоковом

Все, о чем идет речь ниже, происходило в июне 1976 года, но сначала несколько вводных фраз…

Столетиями была Россия сельской страной. К концу XVIII в. небольшие поселения, преимущественно в шесть – девять дворов, рассыпались в костромских местах повсюду – чаще в пределах видимости, самое дальнее – через две-три версты друг от друга. В сторонке от деревень, но поблизости, стояли помещичьи усадьбы с парками, прудами и винокурнями, на семь-восемь деревень приходилась церковь с колокольней, тоже нередко поставленная наособицу, «погостом».

Целый сонм деревень окружал некогда и сельцо Щелыково. Кое-какие существуют и ныне: Василево, Ладыгино, Фомицыно, Лобанове. Иных уж нет – всесильный процесс урбанизации смахнул их в 1950–1970-е годы с лица земли. Где теперь селения, столь известные Островскому: Пахомцево, Субботино, Филипцево? Тихо угасает красивая деревушка Кудряево, в старину ласково именуемая жителями Кудрявая. Опустело Бужерово над Мерой. Процесс этот закономерный, необратимый. Так надо. Однако мы, современники, прощаемся с пепелищами наших прадедов с понятной, простимой и немного щемящей грустью, повторяя прочувствованные слова мудрого поэта:

Не говори с тоской: «Их нет»,
Но с благодарностию: «Были».

Альберт Лехмус, заезжий фотокорреспондент журнала «Смена», жизнерадостный, могучий и чернобородый, поднял меня, как с вечера уговорились, в начале шестого:

– Пойдемте!

Выпив наспех кружку молока и прикинув, что при такой обильной росе не обойтись без кирзовых сапог, я вышел вслед за Лехмусом на щелыковскую «прогулочную» аллею. Солнце уже поднялось над деревьями – день, судя по всему, обещал выдаться погожим и ласковым. Прошли мимо решетчатых ворот усадьбы. Вдруг Альберт остановился как вкопанный:

– Надо же. Наконец-то! – И тут же, выхватывая на ходу аппараты, один, второй, третий, ринулся в высокую траву, прямо в росу, фотографировать. Оказывается, он который день не мог поймать момент, когда солнце освещает северный фасад старой усадьбы, окруженной деревьями.

Пошли дальше. Мой спутник задерживался, фотографировал парк и речку, я тогда искал места присесть, вспоминал, что тут связано с Островским. Ведь по его излюбленному маршруту идем, его путем-дорогой.