Пора было вставать. Договор есть договор прогулка предстояла с познавательными целями. Пришлось охмахнуться от мучивших с вечера мыслей о топливном кризисе, о нехватке книг, о том, что надо бы сменить работу-не к лицу в тридцать с лишним лет торчать клерком у серой занавески.
- Встаю! - заорал я, размахивая отечными руками и задыхаясь от внезапных усилий. - Так какая она там была?
Сережка растопырил пальцы.
- Усики, как пружинки, брюшко мохнатое, крылья большущие, и на них глазки с беленьким ободочком!
- Потрясающе! Бабочка-пришелица! Крылья с фотоэлементами!
Пока бросал в пакет бутерброды, огурцы, искал спички, все примеривался - хочется идти или нет? И не то чтобы не хотелось, когда я представлял полянку под буками, солнечный заяах земли и анестезирующее прикосновение травки, но ине то чтобы хотелось. Сидела во мне каная-то болезненная лень, какая-то обессиливающая настороженность...
Сережка возбужденно вертелся, гоняясь за ранними мухами, и я почти машинально двинулся следом за ним.
Городишко просыпался и бодрился.
Обогнув две-три пятиэтажки, отбившись от зловредного пинчера, мы вышли к обочине дороги. И тут моя лень и настороженность были удовлетворены. Прежде чем углубиться в лес, надо было минут десять топать вдоль пыльной дороги, ведущей к гипсовому заводу.
Грохотали автоцистерны, и смотреть на них было тошно - с детства привык, что если бочка, то для воды. У меня явно была аллергия к молочно-сухому запаху гипса. Я готов был бежать, огибать завод черт знает по какой кривой, но глупо было отказываться от кратчайшего пути.
Посмотрел на Сережку-тот преспокойно шагал, вступая в пререкания то с одной бабочкой, то с другой.
Я набрался терпения и решил выдержать.
Дорога повернула влево, показались ярко-белые ворота завода, высокая матовая башня...
С ненормальной дотошностью вглядывался я в каждую детальку запыленных строений. "Словно загинсотизированный", - скаламбурил я натужно. И, задыхаясь от одного только желтовато-белого дыма, вьющегося над башенкой, над забором, припустил через дорогу к лесу.
Мы миновали окраинные запудренные деревья, перешагнули через ручей, русло которого размахнулось на целую речушку; он еле-еле пробивался сквозь драные покрышки, ржавые спинки кроватей и прочую отработанную рухлядь. Вскарабкались по склону - и только тут я сумел набрать воздуха, на самом дне легких, чувствуя неистребимый молочно-сухой осадок. Сорвал, растер листик, поднес к носу, потом травинку, потом цветочек желтенький...
