Дело марсианцев | страница 2
За время годичного отсутствия юноши в родных пенатах они порядком захирели, а может, такими неказистыми и были всегда, только он не замечал этого. Так или иначе, молодой помещик принялся с жаром понукать все свои сорок с малым взрослых и трудоспособных душ, чтобы и себя прокормить, и людей поддержать.
– Хлеб надобно сеять яровой, то бишь ячмень, ярицу да овес, озимую же пшеницу не след, – втолковывал Тихону дельный управитель. – Коли урожай вчетверо против посеву, так он самолучший, а за ранними морозами и в убытке будем. – Молодой помещик внимал наставлениям, тщась постичь крестьянскую премудрость. – Землю сдабривать следует навозом елико возможно, а под яровой приготавливать пары в мае-июне, пахать два раза и боронить один, весною же как просохнет пахать единожды, а посеяв, боронить дважды…
– Ишь ты!
– Снопы же хлебные свозить в суслоны и выветривать, потом в гумнах клади кучковать, для молочения же в овинах сушить.
– Еще что-нибудь? – стонал граф Балиор.
– Дак ведомо что! Самое только главное и докладываю. В гумнах ужо обмолачивать – молотилами на вертлюгах деревянными, от половы на ветру отсеять…
Вековая премудрость впитываться не хотела. Хорошо еще, что управляющий поместьем оказался слишком хорош в своем качестве, а то бы довел юный хозяйственник свою фамильную вотчину до полной разрухи, вычитав о хлебных новшествах в книжках да пожелав бороться с неурожаями на европейский манер. Однако ж не успел, образумился и доверил важные вопросы ушлому мужику.
Дочь его, Марфа, также при деле очутилась, не дала погрязнуть барину в свинстве.
Отца молодому графу долго еще не хватало. Нередко снился Тихону Иван Иванович Балиор, высокий и полный человек, ценитель старинных пышных париков и камзолов, завзятый курильщик трубки – нередко поэт заставал отца в позе Петра, сидящим на веранде с устремленным вдаль взором. В последний год увлекся старый граф Балиор трактатом француза Сен-Мартена, и оставил повсюду выписки из его капитального труда «О заблуждениях и истине». Тихон порой обнаруживал их в разных неожиданных местах, прочитывал рассуждение о природе и познании и с теплотою прятал листки в шкатулку. В такие минуты он готов бы пожертвовать чем-нибудь весьма важным, да хоть и рукою, лишь бы отец вновь оказался дома и в полном здравии – увы, сказкам в этом мире места не было.
Препоручив имение заботам управляющего, Тихон отдал время возвышенному – поэзии. За время учебы в столице успел он приохотиться к этому благородному занятию, проштудировал массу ученых трудов по стихотворству и несчетное множество поэм со стихами. И сам сочинять пробовал, порой не без успеха. Соученики нередко отмечали его зреющий подспудно дар и просили на пирушках декламировать эротические вирши. Предпочитали, впрочем, творения уже признанных поэтов.