– Вот зачем это все?! – Ее ярость, так редко проявляемая, уже становится весьма ощутимой.
Сейчас уже ее бледность и нерешительность почему-то не рождают во мне сострадание, я чувствую, как во мне закипает злость, которую я пытаюсь облечь в слова, но, судя по всему, плохо получается.
– Затем, что у тебя ребенок. И если уж ты на себя собираешься махнуть рукой, то хотя бы о нем подумай!
– Тебе даже трудно представить, Арина, как много и как часто я о нем думаю. Ты, возможно, забываешь, что именно я – его мать.
Напряжение между нами выросло настолько, что любое слово или даже междометие могло бы привести к мощному взрыву. Мои мурашки, размером с детенышей слонов, сообщили мне, что если Инга и взрывается, то так, что все сметает на своем пути. Да и мои обиды обладают чудовищной способностью – создавать гигантское и часто непреодолимое расстояние. Ее слова, промедление и желание уйти в отказ – как удар под дых. Не то чтобы я этого не ожидала, ждала. Но все-таки надеялась на ее благоразумие и глубину. Напрасно. К тому же ужасно больно, когда тебя именно таким образом ставят на место.
Мы шли к метро в полном молчании, под звон моих осыпающихся надежд. Мне было так больно и грустно, так жаль как будто потерянных дней своего отпуска, последний из которого заканчивался завтра. Захотелось прийти домой, укутаться пледом, отвернуться к стене и лежать. Лежать до тех пор, пока появится хоть какой-то смысл, ради которого мне захотелось бы подняться с постели. Лучше, конечно, как можно более великий, который вернул бы мне энергию, веру в человечество и желание жить. Пока я ощущала лишь безмерную усталость и невероятную горечь, которые захватили меня столь сильно, что я, как в детстве, стала мечтать о какой-нибудь волшебной катапульте, которая бы в один миг перенесла меня на диван, минуя эту долгую дорогу в метро, наполненную нашим напряженным молчанием.
На следующее утро, вяло борясь с пустотой внутри, я все же посетила фитнес-клуб, бассейн, потом еще были стоматолог, парикмахерша и маникюрша. Дела и привычные заботы заполнили этот день, а потом и последующие. Ощущение, что не стоило так рьяно вмешиваться в чужую жизнь, день ото дня только крепло, отзываясь внутри горьким послевкусием.
* * *
Где-то дня за три до Нового года мне вдруг позвонила Елизавета:
– Арина, вы будете завтра на открытом уроке? Вы не могли бы взять вашу камеру, мы хотим с двух заснять, чтобы лучше было видно.
– На уроке чего, Лиза? – Моя голова забита работой, и я с трудом пытаюсь понять, о чем идет речь.
