И вот Иванок втягивает его в непонятную историю, в которой должен разбираться Смерш, а не они. А они с Иванком даже винтовки носят незаконно, за что запросто могут загреметь под трибунал.
Но, наблюдая за Анной Витальевной и хуторянами, Воронцов уже смутно чувствовал, что здесь каким-то краем замешаны не только Андреенки, но и Прудки, и Пётр Фёдорович, и Зинаида. Иванок, скорее всего, сказал ему не всё, что-то, возможно, самое главное, по природной прудковской хитрости, придерживает при себе. Яблоко от яблони… Прудки так жили от веку: чужаку знать обо всём, что в деревне и вокруг неё происходит, не положено. Да, в Прудках он пока чужак. Не свой. Зятёк. Даже та жуткая, позапрошлая зима не сделала его здесь своим.
Не думать о Зинаиде он не мог. А думать о ней – это значит любоваться ею. Вспоминать её слова, интонации голоса. Переживать снова и снова ощущения от первых минут их встречи. Все эти дни, недели и месяцы, прожитые им вдали от войны, он мучился тоской о ней. О ней, быть может, даже больше, чем об Улите. И это тоже мучило. Что же происходит, думал он? Что? Я полюбил сестру той, которая была мне женой? И если так, то хорошо ли это? Правильно ли? Полюбил… А если не полюбил? Если их просто связывает Улита? Жить потом с нею и думать о сестре?
Порой, оправдывая себя, он думал о том, что вокруг столько всяческой неправильности, что, поступи он так и так, а не иначе, всё ему будет списано. Прощено обстоятельствами. Войной. Кто взыщет? Среди войны. Которая всё спишет.
Но Воронцов знал, кто.
Пуля снизилась над правым берегом, куда переправились небольшие подразделения наступавших частей, пролетела над оврагом, где торопливо окапывались бойцы в мокрых гимнастёрках и шинелях. Одежда парила на их спинах. Пуля хотела ударить хотя бы в одну из них. Давно она этого не делала, но передумала. Метнулась вдоль реки вверх. Там всё ещё шёл бой. Бой уже затухал. Он продолжался несколько часов и вымотал обе стороны. Увидела, как по лугу ползла группа русских. Видимо, разведка, решила она. Разведку поджидали два немца. Они засели за поваленной ольхой, приготовили пулемёт. Один из пулемётчиков уже взялся за рукоятку и плотно прижал к плечу короткий рог приклада. Второй, втянув в плечи голову, держал на ладонях ленту с маслянисто поблёскивающими патронами. И в тот самый момент, когда первый номер, уже держа русских на мушке, готов был нажать на спуск, пуля пробила ему полевую кепи и вышла в затылок. Пуля не любила раненых, потому что не хотела плохой памяти о себе… Всю ночь она носилась над плацдармом, отбитым штрафным батальоном, над взорванным мостом, над небольшим городком, а когда забрезжил рассвет и река окуталась туманом, вернулась назад, к тому оврагу на правом берегу, напротив которого высовывался из воды остров. Её тонкое чутьё подсказывало ей, что именно там затевается главный пир нового дня…
