– До Андреенок ещё далеко? – спросил Воронцов, не отрываясь от бокового окна.
– Ты имеешь в виду Андреенский разъезд? Так мы только что его проехали.
– Останови! – закричал он.
– Тихо, тихо, парень. Останавливаю.
Она сбросила скорость и, прижимаясь к обочине, начала притормаживать.
– Что ж ты раньше-то не сказал? До Юхнова, до Юхнова… Вот тебе и до Юхнова…
– Воевал я в этих местах. Кое-кого повидать надо.
– Ох, и чудной ты, парень. Сказал бы… Давай уж довезу. Только ты выйди, посмотри, чтобы я в кювет не заехала.
– Спасибо тебе. Не надо поворачивать.
– Мне ничего не стоит, а тебе… – И она кивнула на его палку, которую он пристроил возле двери.
Он сунул ей банку рыбных консервов. Но она отстранила его руку:
– Я не голодаю. Пайка хватает. А там, куда ты сейчас пойдёшь, этому гостинцу ой как рады будут. Так что счастливо тебе, лейтенант, повстречать живыми и здоровыми всех, кого ты решил тут навестить.
– Спасибо и тебе, сестра.
Она улыбнулась ему тёплой мягкой улыбкой тоскующей одинокой женщины.
– Если что, запомни, я по этому маршруту мотаюсь почти каждый день. Примерно в это время. Или ты уже на Юхнов не поедешь?
– Побуду здесь денька два и поеду. Дом-то мой там. – И он махнул на запад. – Так что, если увидишь меня на дороге, подбери.
– Обязательно. Как тебя зовут-то, лейтенант?
– Александром.
– А меня Надей. – И не в силах преодолеть своего женского любопытства, спросила: – А здесь-то кого решил навестить?
– Дочь! – ответил он и засмеялся, освобожденно радуясь своему решению. – Дочь и невесту!
– Невесту? Может, жену?
– Нет, невесту.
– Чудно, – сказала Надя, глядя на Воронцова через распахнутую дверь. – Чудной ты парень, лейтенант. Дочь есть, а жены нет. Умерла, что ли?
– Погибла. А сестра её воспитывает нашу дочь.
– Понятно. Сестра-то старшая или младшая?
– Младшая.
– Красивая?
– Красивая. Теперь она и есть моя невеста.
– Жениться-то не собираешься?
– Как повезёт! – засмеялся он. – Может, и женюсь!
– Ох, чудной!.. – И Надя захлопнула дверь и со скрежетом включила передачу.
Он перекинул через плечо вещмешок. Поправил полевую сумку. Пистолет переложил в карман шинели.
Шёл он быстро, почти не чувствуя не то что боли, а и самих ног. Как же он мог проехать мимо? Как же он додумался до такого? Тихая радость какой-то новой, счастливой силой наполняла его, возвращала всё то, что, казалось, уже навсегда потеряно, давала надежду на то, что, казалось, уже не придёт никогда.
Андреенки лежали вправо, станция влево. Разъезд был изрыт окопами. Землянку, видать, разобрали на дрова. Из полузасыпанной ямы торчали обломки жердей. Бруствер усыпан позеленевшими гильзами. Здесь, видимо, работал немецкий МГ. Да, подумал Воронцов, неохотно они оставляют свои позиции. Вот и этот разъезд, по всему видать, держали до последнего. Он поддал ногой каску с рунами СС. Лес на восток был сведён метров на сто. Дорога как на ладони. Идеальная позиция для пулемёта. Немного в стороне неровный холмик с повалившимся или выдернутым и брошенным берёзовым крестом. Воронцов сразу догадался, что это за холмик и как он появился здесь. И эта эсэсовская каска, видимо, с креста. Вот и доказательство того, что немцы держали разъезд до последнего. И даже успели похоронить своих.
