Сказанные слова вакуумом запечатали рот, Наташа опустила голову. Об этом она даже сама с собой никогда не обсуждала – запретная тема. Действительно, возраст уже тот самый, когда пора думать о детях. Но как ни шевели думалкой, в капусте – неурожай, аисты мимо окон не летают… Саша тоже притих, уставился в окно. Повисла неловкая тишина.
Тема одиночества в Наташиной летописи оставалась нераскрытой. Иногда, валяясь с простудой в кровати и разглядывая косые лучи света от фар проезжающих машин, в температурном бреду ощущала подступающий страх: это последнее зрелище, которое придется созерцать в последние минуты. В темных комнатах нет ни одной живой души, чтобы подойти, поправить подушку, спросить, как дела, принести тот пресловутый стакан воды… А ведь чем дальше, тем сложнее решиться повернуть на девяносто градусов на очередном перекрестке.
– И еще вопрос: если ты уже все придумал сам, то зачем сегодня меня подкарауливал?
Саша посмотрел тем же самым взглядом, как тогда в баре: цепко, насмешливо, изучающе.
– Пойдем в зал, никогда не любил кухонные посиделки.
В большой комнате от пола до потолка стояла традиционная огромная «стенка». За стеклами дверец настоящее хранилище атавизмов восьмидесятых: книги, посуда, модель самолета, альбомы с фотографиями, фарфоровый олимпийский мишка. Казалось, что здесь все еще живет мальчишка, которого так любит женщина, лежащая в коме в неврологическом. Что она сейчас видит, какую из параллельных жизней проживает?
Наташа осторожно присела на диван-книжку: ничего, чтобы могло рассказать о том, кто такой Саша, опять не увидела. Только ноутбук на разложенной половинке стола-книжки в углу около окна.
– У тебя нет телевизора?
– Маме в комнату перенес. Мне не надо, интернета хватает и работы. – Саша достал из угла за «стенкой» старенькую, в наклейках и надписях, накорябанных шариковой ручкой поверх облупившегося лака, гитару. Сел на пол, прислонившись спиной к дверце шкафа, стал настраивать:
– А ты в «Шляпу» часто ходишь?
– Нет, редко и только с Лорой. Я в джазе ничего не понимаю… Кроме настроения.
– О, это самое главное. – Саша запел, так же, как и говорил, негромко, спокойно:
Побледневшие листья окна зарастают прозрачной водой.
У воды нет ни смерти, ни дна. Я прощаюсь с тобой.
Горсть тепла после долгой зимы – донесем.
Пять минут до утра – доживем.
Наше море вины поглощает время-дыра
Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой…
Проговорили до фиолетовых сумерек, не зажигая свет. Неожиданно Лариса и ее проблемы отошли на задний план и стали лишь предлогом для их знакомства. Остались только они вдвоем: вспоминали студенческие годы, влюбленности, жаловались на работу и глупых коллег. То валялись на полу, стащив с дивана крохотные самодельные подушечки, то, придя с перекура, садились на диван разглядывать фотографии… Саша иногда вплетал в разговор песни, которые становились иллюстрациями для разных тем.
