«Ей дали на подпись бумагу, что свиданий больше не будет…» – догадался Платон. Помочь бедной женщине не мог никто, кроме всесильного Чернышёва. Может, этот человек так же выставил ей счет, как и Горчаковым? Интересно, что он потребовал со своей родни? Зная Чернышёва, можно было не сомневаться – ставку тот не снизит ни для кого.
Миновав Конюшенную, Платон повернул в сторону Летнего сада. Город просыпался: открывались ставни лавок, у дворянских особняков мели улицу дворовые, посвистывали лошадям извозчики. Горчаков пришпорил коня и полетел к чёрной узорной решётке.
Публики в Летнем саду пока не было, Платон один скакал по пустым аллеям. Было в этом что-то фантастическое. Ему даже почудилось, что если он что-нибудь крикнет в тишину прекрасного парка, то его слова упадут в Реку Бытия. И он закричал:
– Господи, помоги мне всё исправить!
Он и сам не понял, о чём просил. Вернуть доверие младшего брата? Или не потерять полк? А может, ему хотелось избавиться от одиночества? Однако слова вырвались, и значит, так было нужно. Необъяснимое предчувствие, что его жизнь вот-вот изменится, родилось в душе Платона. Он больше не жалел о том, что отдавал, и смотрел вперёд без горечи и грусти. Как это ни странно, но именно Летний сад и быстроногий Цезарь вернули его к жизни. Дальше он уже хотел двигаться сам.
Прогулка закончилась, и к тому времени, когда Горчаков добрался до своего дома, улицы уже шумели, прохожие бежали по делам, а по мостовой спешили экипажи, даже у Платонова крыльца стояла ямская карета. Князь поднялся к себе и отворил дверь. Денщик выбежал ему навстречу, но выглядел тот как-то странно.
– Ваше светлость, – пробормотал он, – тут такое дело…
– Что случилось? Известие о Борисе?
– Нет, про Бориса Сергеевича ничего не сообщали.
– Да? Тогда что же? – уже спокойнее осведомился Платон.
– Там в гостиной две барышни сидят. Они сказали, будто вам – сестры.
– Кто?.. – изумился Горчаков.
– Они так сказали, – замялся ординарец и тихо добавил: – Дамы ведь, не выгонять же их.
– Я с ними поговорю, – пообещал Платон и направился в гостиную.
На диване, держась за руки, сидели две юные барышни, скорее всего, лет пятнадцати – шестнадцати. Схожие чертами овальных лиц, они разительно отличались в красках: одна гостья была рыжей, с яркими зелёными глазами, а вот вторая – синеглазой брюнеткой. Сестры? Но в их роду рождались только мальчики. И вдруг Платон понял, что денщик сказал правду. Юная брюнетка казалась знакомой – она очень напоминала его мать. В холостяцкой квартире Платона действительно появились сестры – дочери его матери от второго брака.
