Андрей придержал коня и позволил дьяку поравняться с собой, благо, широкий шлях позволял ехать в ряд. Он оглядел попутчика. Беда был сорокалетним мужчиной, про таких говорят, в самом соку. Родом, по слухам, он происходил из лапландских волхвов, и искусство это ему передалось по наследству от дедов и прадедов. К своим сорока, выше его в ростовском княжестве никто не взлетал, кроме, считай, Юрия Симоновича. Ну, так тот нянькал нынешнего князя с детства еще на Мономаховом дворе. Дьяк вершил все дела с дальней родней, что в ромейских, франкских, полабских и других дальних землях проживала. Бывал при королевских дворах и в Норвегии, и в Дании, и мало ли где еще. На ближних соседей, рязанцев, да смолян, не разменивался, даже в стольный Киев, и то заглядывал проездом по пути в земли не близкие. Говорят, бывал и у половцев, и у печенегов и ото всюду ворачивался. За посольства свои набрался лоску иноземного, хитрости ромейской и невозмутимости половецкой. Много чего видел, много чего знал, мало чего говорил и показывал. Одет был, так, что с первого взгляду и не поймешь, то ли купец, то ли боец, то ли боярин знатный, то ли изгой пролетный. Однако во всем чувствовалась какая-то сила и уверенность в себе. Сидел он на коне, как влитой, кольчуга была скрыта под дорожным жупаном, на голове сидела плотно войлочная шапка, из-под которой до плеч спадали волосы, уже тронутые сединой. Соль с перцем, образно охарактеризовал его локоны Андрей. Он еще раз пригляделся к дьяку.
– Лев. Спящий лев. Нет, не спящий, а лев в засаде. Мимо такого не пройдешь незаметно, если он на охоте, – Стремя дьяка коснулось его стремени, – Слыхивал, нянька рассказывала, да еще гусляры на пирах пели. Но еще с охотой послушаю.
Сзади в рассветное небо взлетела песня. Звонкий голос Малка сразу взял такую высоту, что в соседних рощах тут же откликнулись лесные птахи, приняв его за какую-то свою, им одним ведомую голосистую птицу. Песня была про родную сторону, про дружинника ее покидающего и прощавшегося с красной девицей. Припев подхватили все, и грубые голоса ветеранов смешались с еще неокрепшими голосами отроков, создавая удивительную картину единства и согласия.
Беда повел рассказ про то, как Илья родом из Мурома тридцать три года на печи лежал, про волхвов, что его живой водой напоили, и про то, как он в Киев, ко двору Владимира Красно Солнышко, поехал напрямую через Брынские леса.
Рассказ лился размерено, дорога ровно ложилась под копыта коней, вокруг пока еще были родные суздальские леса и князь расслабился и вздремнул, не закрывая глаз, что бы не обидеть рассказчика. Такой дреме его тоже научил Данила, вот и пригодилось первый раз.
